Фейрум

Он закрыл глаза, погружая себя в короткую медитацию. Навык, на отработку которого Игнас потратил годы. Контролировать собственный разум – нелегкая задача, особенно в ситуациях, когда на кону стоит жизнь или свобода. На то, что они по-семейному поболтают и разойдутся, Игнас не рассчитывал. У Джеффри Голдсмита были свои планы относительно каждого из «детей».

В темноте мысли текли ровнее. Свет не резал глаза, лампочки приборов не отвлекали от главного. Он отключал внешний мир постепенно, слой за слоем. Сначала зрение. Затем слух: первыми Игнас убрал щелчки датчиков, затем мерный писк приборов жизнеобеспечения. Остался голос Майи. Поскрипывание ее перчаток. Запах волос – отнюдь не женственный, терпкий. Она говорила что-то об отце, но он уже не слушал: пропускал слова и позволял им течь, тише, еще тише, за пределы слышимости.

Он отдалялся от нее с каждым вдохом. И выдохом. Внешне расслабленный и в то же время сосредоточенный. Он перестал чувствовать металлический укол иглы и шершавую ткань простыни, а затем – и собственное тело.

В такие минуты, отпуская разум, Игнас становился кем-то большим.

Чем-то большим.

Врываясь в единый поток, он искал ответы на свои вопросы. Пути решения. Сейчас он жалел, что без тела не может напрямую перенестись в Дом. Как там Энди? Филиппина? Он обещал, а значит, должен сдержать слово.

Они с ней похожи, несмотря на разные миры и десятилетия, в которых были рождены. Липа ощущала вину перед матерью – то же чувство, которое он испытывал к Черри. Их желания были одинаковы. Если бы Игнас мог выбирать, он назвал бы сестрой вовсе не Майю, а ту, кого хотелось уберечь. Сжать мизинец в дружеском жесте и сказать, что они спасут ее реальность. Вместе.

Решение пришло само. Как всегда случалось в такие моменты, озарение стало мягким откликом на воспоминание – о том, как Липа смотрела на его бионическую руку. С интересом, но без отторжения. Как говорил кто-то из мудрых – кажется, то был Аристотель в знаменитой «Метафизике», – мы больше, чем сумма наших частей. И можем использовать эти части во благо.

Обратный путь происходил чуть быстрее: Игнас наслаивал реальность, возвращая слух и тактильные ощущения, выныривая из медитации на поверхность. Только глаза не спешил открывать. Волевым усилием разгонял энергию по телу. Скоро она ему понадобится – вся, без остатка, – если Девятый хочет совершить задуманное.

Правильно выбранное время – половина успеха в любом деле.

И все-таки мешали сомнения. Игнас не знал, чем обернется для него встреча с Голдсмитом. Предпринять попытку сейчас или дождаться разговора, все возможные варианты которого он прокручивал в голове на протяжении десятка лет?

– Что-то ты притих, Джимми. Неужели заснул?

– Если хочешь бодрого собеседника – умерь дозу.

Майя рассмеялась. Чистым, звонким смехом. Почти человеческим.

– Хитрый. А впрочем… Что я теряю? – Присев рядом с ним на корточки, она извлекла иглу, оставив на сгибе локтя полоску пластыря. Живая рука Игнаса отозвалась тянущей болью, когда он согнул ее.

– Спасибо.

– Ты же не станешь глупить.

Не вопрос. Утверждение. Майя переоценивала названного брата, но в одном была права: того, кем восхищалась пятилетняя девочка, больше не было.

– Поможешь встать?

– Если тебе нужно…

– Нет, не за этим. – Игнас не дал договорить, поняв, к чему она ведет. – Просто хочу встретить отца на ногах.

Только трусы остаются в кроватях – те, кто привык смотреть снизу вверх. У Девятого было много недостатков, но трусость в их число не входила.

Майя колебалась долю секунды. Потом протянула руку.

Разряд.

Для подобного фокуса пришлось оторвать палец. Буквально и молниеносно, прежде чем Сирена разгадала его план. По-детски линейный. Опрометчивый. Чтобы обнажить биоэлектрический стержень и перенаправить энергию, потребовалось отключить датчики мышечной активности. Рука повисла бесполезной плетью.

Майя, забившись в конвульсиях, вцепилась в него мертвой хваткой, прежде чем потерять сознание. Игнас подхватил ее, не позволив упасть на пол. Электроожог второй или третьей степени: он не собирался убивать сестру. Сердце под ладонью билось медленно, неровно, но организмы Сирен созданы для перегрузок – не стоило ожидать большой форы. Игнасу надо было спешить.

Встав на ноги, он пошатнулся. Пальцами живой руки пробежался по дисплею, выяснив, что находился под капельницей шесть часов и девятнадцать минут. Его одежда и вещи находились явно не в стерильном реанимационном боксе. Затянув потуже тесьму на больничной робе, он сделал несколько шагов. Уверенности прибавилось, тело работало, как кузнечный мех, на лбу выступили капли пота. Хороший знак.