Фейрум

Джим сбрасывает тонкое одеяло и одним прыжком оказывается на полу. Три подхода по десятку отжиманий, гигиенические процедуры и насыщенный протеинами завтрак на подносе с цифрой «9». Все автоматизировано, отточено до секунды. Было время, когда маленький Джим желал в пустоту доброго утра, еще не зная, в каком месте расположены камеры, и разговаривал сам с собой – разыгрывал диалоги из книг, сочинял собственные истории или вовсе бездумно озвучивал действия, – но позже тяга к социализации сошла на нет. Вместо нее пришло понимание, что отец навестит их, когда сам пожелает. До тех пор – бесполезно звать.

Служащие «Хай Джен» исполняют любые просьбы, не противоречащие нормам безопасности. С ранних лет в распоряжении Джима были не только учебники и архив видеозаписей на карманном v-линке, но и мольберт с кистями и красками, и сборные модели, на которые уходило от нескольких минут до пары часов. Джим демонстрировал высокий коэффициент обучаемости и склонность к кинетическому восприятию.

Ежедневное посещение спортзала и бассейна под присмотром AI-ассистента приносит ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Выходя за пределы стеклянного куба, Джим ощущает себя почти свободным. Аутоиллюзия, в которую он беззаветно влюблен. Прикосновение воды – кристально чистой, с легким запахом хлора – к разгоряченной коже рождает мурашки. Он смахивает светлую челку со лба: капли текут, оставляя дорожки на щеках и шее.

Джим шлепает по плитам босыми ступнями. Задерживается у зеркальной панели. Поводит плечами и скидывает полотенце. Отражение хмурит брови. Оно мало чем отличается от модели двенадцатилетнего пловца из руководства по физической культуре. Длинные ноги, узкие бедра, развитая грудная клетка. Только взгляд жесткий. Оценивающий. Недетский.

Сто двадцать два шага отделяют его от комнаты. Двести шестнадцать футов по коридору мимо пустых боксов, где раньше находились «сестры». Шестая встречала Джима кивком, Первая не поднимала глаза и только Четвертая то показывала язык, то ухмылялась в зависимости от настроения. Ее перевели последней. Он не знал, куда именно: отец лишь обмолвился, что свойства нестабильны и могут нести опасность для окружающих. Если их удастся взять под контроль, девочки вернутся. С того разговора прошло сорок недель.

Джим не замечал за собой ничего необычного. Он терпеливо сдавал отцовские тесты, физические и ментальные. Скорость, внимание, реакция – они пробовали все. Отец делал пометки, отмечая, что для своих лет Джим необычайно развит. На этом все. Никаких свойств.

Джим и сейчас продолжает гадать, что будет дальше. Если он бесполезен, как долго его продержат в стенах «Хай Джен»? Теория о врожденном иммунитете не подтвердилась результатами анализов. Отец потер переносицу под тонкой оправой очков и заявил, что нужно больше времени. В последний год он навещал Джима все реже.

Теперь, проходя мимо бокса, где раньше жила Четвертая, он видит девочку лет пяти, не больше. Темные волосы, большие черные глаза. Жует кончики волос и глядит в пространство перед собой, не моргая. На ней такая же роба, как у Джима, только меньшего размера.

Он замечает, что номер «Ф12-04» исчез, вместо него появилась надпись «S8-Maia».

Замечая его, Майя встает с кровати и подходит к стене из органического противоударного стекла. Прикладывает к его поверхности ладошку. Не улыбается. Молча изучает незнакомца. Взгляд оценивающий. Уже-не-детский.

– Здравствуй, Майя.

Он повторяет жест, прикладывая свою ладонь с внешней стороны. AI-ассистент мигает лампочками, призывая поторопиться.

Джим нехотя опускает руку, чувствуя желание что-то сказать и не находя нужных слов. Оглядывается в конце коридора, прежде чем войти в распахнутую автоматическую дверь. Маленький силуэт по-прежнему темнеет за стеклом.

Она будет ждать.

Звон в ушах. Навязчивый писк приборов. Der Ohrwurm – «ушной червь», которого Джим представлял в детстве, – заползал все глубже. Сознание путалось, приходили обрывки снов, далеких или близких. Он помнил, как лежал на полу в особняке Эйды Голден. Кажется, и впрямь зло хохотал, пока не отключился. С его метаболизмом нужна ударная доля транквилизатора.

И пуля в бок.

Второе средство – более верное.

Игнас пошевелил пальцами ног, затем – кистями. Дрогнули ресницы. Над ним навис давно забытый холод белизны.

– С пробуждением, братец.

Он скосил глаза, и тошнота подкатила к горлу. Пришлось сделать над собой усилие и проглотить вязкий ком, хрипло выговорив:

– Майя.

Уже не та кроха с большими карими глазами, что встречала его, прижимаясь носом к прозрачному стеклу, протягивала ладонь и глядела так, что становилось ясно: у них есть Тайна. С большой буквы. Одна на двоих. Сколько лет прошло? Пятнадцать? Или больше?

Она склонилась над ним – так низко, что темные пряди волос щекотали лоб. Хищный разрез глаз, заостренные черты, широкие скулы – то была страшная, почти инопланетная красота: сирена из древних мифов во плоти.

– Я скучала по тебе, Девятый. – Острый ноготок прочертил линию вдоль его щеки. – Веришь?