Фейрум

– Суть в том, что в один субботний вечер мистер О’Доннелл покалечил жену. Мораг заботился о парализованной матери, снося его пьяные выходки. Когда ему исполнилось шестнадцать, он заколол отца ножом для разделки рыбы. В день своего рождения.

Липа уставилась на него, округлив глаза.

– Ты говоришь об этом так спокойно.

– А что мне переживать? Это ты чуткая душа, а как по мне – старый кретин заслужил.

– Что было дальше?

– Как ты уже догадалась, в университет Дублина падре не поступил. Два года провел на острове Спайк в колонии для малолетних преступников, потом вернулся домой, став послушником в аббатстве Макросс. Мать к тому времени скончалась, дальняя родня продала дом и фермерские владения О’Доннелов. Да, история, достойная голливудской экранизации. «Падре: Начало».

Джек усмехнулся. Было видно, что рассказ не доставляет ему удовольствия, но он пообещал быть честным с Филиппиной.

– Наш юный еще-не-падре меж тем пристрастился к трудам в монастырской библиотеке. Не только к святым писаниям, но и к средневековым мистическим текстам. Завел переписку с людьми на континенте, жаждал новых знаний. Кое-что испытывал на практике, но это уже детали. Когда в Килларни открылась воронка, он счел фейрит посланием свыше.

– Посланием от кого? – уточнила Липа.

– Я же говорил: кризис веры. Оказавшись в Прослойке, падре решил, что угодил в преисподнюю, но не стал отчаиваться. Что для пессимиста кара, для оптимиста – возможность познания.

– Если он столкнулся с фейритом и выжил, значит…

– Да, в этом вы с ним похожи.

– У Клирика есть свойство? Он не упоминал.

– Потому что нечем хвастаться. Он жив, пока находится в Доме. Стоит оказаться за его пределами, как… – Он хлопнул в ладоши. – Ну, в общем, Бог рассудит.

– Не понимаю. У свойства бывают побочки, но должна быть и выгода.

– Скажем так, его грезы меняют пространство. Все, что происходит в Доме, не случайно. Не сами перестраиваются стены и этажи, исчезают и появляются комнаты, дерево становится камнем, а окна – глухими стенами. Поэтому он спит редко и встает по будильнику. Не позволяет себе погружаться в глубокую фазу. Кто знает, что тогда произойдет.

– Так вот о чем он говорил.

«Ты даже не представляешь, что такое Дом».

Джек кивнул.

– Они с Беатрис поддерживают в нем подобие жизни. Двое изгнанников из родного мира, чьи свойства обернулись проклятием… Разве не поэтично? Как там было у Томаса? «Не уходи безропотно во тьму, будь яростней пред ночью всех ночей, не дай погаснуть свету своему!»[48] – продекламировал он с чувством.

– Постой. Кто такая Беатрис?

– Она – его все, – буднично заметил Джек, пожимая плечами. – Как для Данте его Беатриче. Первая и единственная – разумеется, платоническая – любовь. Видимо, наш падре смотрел не только в манускрипты. И «случилось, что чудотворная госпожа предстала перед ним, облаченная в одежды ослепительно белого цвета»[49]. Вкус у него есть.

Трудно было не согласиться.

– Она очень красивая, – вымолвила Липа, вспомнив Белоснежку, увитую щупальцами проводов и стеклянных трубок. Первая из обитателей Шаткого Дома, которую она встретила, не считая Игнаса, и единственная, с кем не могла поговорить.

– Игнас не называл ее имени. Не упоминал, что они связаны. Только то, что он поддерживает ее в искусственной коме и что она опасна.

– Так и есть. Девятый не выигрывал у Клирика в карты, откуда ему знать подробности? Зараженная фейритом, Беатрис уничтожила родной Килларни. Стерла с лица Ирландии и даже не вспотела. Пуф! – Джек изобразил, как рушится карточный домик. – Неудивительно, что он забрал ее с собой. В следующий раз, расстроившись, она могла и от Дублина камня на камне не оставить.

Липа поморщилась. Ей захотелось стукнуть Джека, чтобы тот не превращал трагедию в анекдот. Почему-то судьба Беатрис отзывалась в сердце, резонируя с чем-то внутри: она сочувствовала незнакомке, похожей на героиню старой сказки, с того момента, как увидела ее. Спящую, запертую в своем «гробу», такую молодую – и впрямь как Беатриче, что умерла в двадцать четыре года. Липе довелось прочитать жизнеописание Данте, когда они с мамой проходили гравюры Боттичелли и Доре, ставшие иллюстрациями к «Божественной комедии».

– Все это ужасно. Никто такого не заслуживает.

– Не заморачивайся. Это сложный симбиоз, и, в конце концов, мы все куда-нибудь уходим. Что случится раньше – бесполезно гадать. Даже за пределами времени должно быть что-то.

Липа промолчала. В этом «что-то» сейчас находился будущий Джек. Он не мог исчезнуть насовсем – она отказывалась в это верить.

– Так что насчет Гоэтии? – спросил он, вернув шутливый тон. – Вызовем какого-нибудь Повелителя мух[50]? И я вовсе не про Голдинга[51] сейчас.

Жестом нелегального торговца он извлек из кармана книжицу в черном переплете. Трофей, добытый у Мэзерса.

– Решил оставить себе?

– У падре есть свой экземпляр. – Джек повел плечом. – Да и я заслуживаю моральную компенсацию за бесцельно прожитые месяцы.

– Так уж и бесцельно? Ковент-Гарден, опера, балы… – Она изобразила романтичный девичий вздох.