Фельдмаршал

– Оба короля могут иметь в гербе три короны. Однако с тем условием, чтобы одному не выводить из того притязания на государство другого! Эта статья может быть решена в Ростоке по законным исследованиям между императорскими третейскими судьями: саксонскими, бранденбургскими, пфальцскими и брауншвейгскими. Дания отказывается от всякого притязания на Швецию, а Швеция от всякого права на Норвегию, Шонен, Халланд, Блекинге, Емтеланд и Геръедален. Границам быть тем самым, какие установлены при королях Густаве и Кристиане III. Шведские и датские подданные имеют права удержать за собой свои поместья без всякого ущерба для них, где бы они в обоих государствах ни находились. Дания должна возвратить Швеции Эльвсборг, а Швеция взятые ею на войне восемь датских линейных кораблей. Швеция должна заплатить сто пятьдесят тысяч рейхсталеров как удовлетворение за вышеупомянутое перемирие, а Эльвсборг оставить в залог до уплаты половины указанной суммы. Морской ход к Нарве должен быть свободным для подданных обоих государств. Ливонские дела и споры с принцем Магнусом предоставить императору, который, однако, если пожелает, может выкупить Ливонию, и предложить Дании право защиты её. Любчане должны быть раз и навсегда довольны суммой в семьдесят пять тысяч рейхсталеров и никогда более не предъявлять притязаний на прежние их привилегии в Швеции…

Трактат был подписан.

– А теперь, господа, я приглашаю вас на заключительный обед! – объявил померанский герцог Фридрих. – По случаю успешно завершённого важного дела, для успокоения наших народов и окончания войны!..

Камердинеры и слуги рассадили всех министров за стол так хитро, что никто не мог понять, кто же выше кого сидит. И всё прошло без претензий и обид.

Конгресс закончился. Все уполномоченные разъехались.

* * *

В феврале 1571 года, через два года после того как он попал в плен, Понтуса привезли во дворец к королю Фредерику.

Эта зима оказалась на удивление холодной. Замёрзли все морские порты. И сообщение между Швецией и европейскими государствами прервалось.

В Копенгагене, закованные льдом озёра, без снега, выглядели уныло плоскими, и не за что было глазам там зацепиться.

И от вида их Понтусу стало тревожно, тревожно и от этого внезапного вызова во дворец.

А с этой глади, ледяной, во всём враждебной, неслись восторженные вопли детей, кричали что-то взрослые, гоняли на салазках и коньках отъявленные смельчаки. Набирая скорость, они резали и резали лёд металлическими полозьями. Вихрем уносились они вдаль, пока не превращались в крохотные точки на отливающей холодным блеском глади, а то исчезали за поворотом канала, за каким-нибудь мыском или островом.

Лошадка, пока его везли во дворец, дважды падала на обледенелых мостовых. На одном из поворотов дороги, при очередном падении лошадки, повозка, опрокинувшись, придавила Понтусу ногу. И во дворец он вошёл прихрамывая.

– Господин генерал, сюда, сюда! – вежливо сопровождая его по длинным и таким же холодным, как лёд, коридорам, провёл его камердинер к дверям кабинета короля.

Капитан охраны, стоявший подле дверей, вытянулся перед ним, генералом, как будто он был не пленник, а высокопоставленный посол могущественного государства.

Камердинер раскрыл двери и, войдя вместе с Понтусом в кабинет, громко объявил:

– К его величеству – господин генерал Понтус де ла Гарди!

Он отступил в сторону, давая возможность Понтусу представиться самому.

Понтус сделал два шага вперёд так, как обычно делал, когда являлся по вызову к королю Юхану, и представился. Он уже догадался, по торжественности приёма, что он здесь не пленник, а лицо, которым заинтересовался сам король Фредерик. Догадался он также и чем был вызван такой его приём. Король Фредерик нуждался в мире не меньше, чем шведский король. И ему, Понтусу, видимо, предстоит что-то сделать для этого.

Король встал из-за стола, за которым сидел, подошёл к нему, поздоровался за руку. За ним поднялись и тоже подошли два его советника. Ростом король оказался немного выше его, Понтуса. Он выглядел броско: с сединой, украшающей его орлиное лицо, обрамлённое густой и светлой шевелюрой. Блестяще образованный, он любил сочинять маленькие стишки, похожие на шалости ребёнка, не подозревающего об опасности сжигающего творческого огня. Королём он был избранным: от этого чувствовал себя, как монарх, ущемлённым. Ему было уже за пятьдесят. Но он всё ещё выглядел по-юношески подтянутым, ходил лёгким шагом. Это Понтус заметил по тому, как тот подошёл к нему: неслышной кошачьей походкой. До сих пор он ни разу не видел короля Фредерика вот так близко, как сейчас, хотя уже воевал в его армии до того, как попал в плен к шведам.

– Господин генерал, надеюсь, с вами обращались хорошо за время вашего нахождения у нас? – проявляя вежливость, спросил король его. – Нет ли жалоб на содержание вас под стражей?

– Ваше величество, мне не на что жаловаться!

– А почему вы хромаете? – участливо спросил король, хотя ему доложили, что по пути во дворец повозка дважды опрокидывалась на обледенелых мостовых.