Фельдмаршал в бубенцах

— Какие, к чертям, кости! — рявкнул щеголь. — Где мой сын?!

Окрик этот повис в тишине, будто чад от залитого по небрежности очага. Трактирщица откашлялась.

— Вон оно что, — пробормотала она, — могла бы, гусыня, и сама догадаться… — Затем строго поглядела на визитера. — Будет вам, сударь, мышей распугивать. Уж сразу в крик. Я разве сказала, что Джузеппе вовсе прочь съехал? Вышел он по делам каким-то, только и всего. Вещи все на месте, к ужину обещался быть. Он по темноте не больно разгуливает.

Щеголь поморщился и потер переносицу. Потом нахмурился:

— Его кто-нибудь искал?

Донна Ассунта обернулась к кухне, красноречиво закатывая глаза:

— Меня полдня не было дома. Энцо! К мессеру Моранте гости не приходили?

Повар выглянул из-за двери с видом человека, которого отвлекли от молитвы ради предложения напиться.

— Никак нет, донна, — отчеканил он, — да и откуда им взяться?

Он снова скрылся в полутемной кухне и чем-то деловито загремел.

Визитер помолчал, а потом поднял ладони, словно признавая свою неправоту:

— Виноват, сударыня. У меня сегодня совершенно безумный день.

Ассунта деловито зажгла шандал и воззрилась на щеголя еще строже:

— Вам бы дождаться его, сударь. Сколько вы еще чаете в невидимку играть? Скажу вам по совести, я с ним начистоту поговорила, без уверток. И про деньги ему выложила, и про все прочее. А он, представьте, так сразу и спросил: почему вы ему подачки со мной передаете, а сами важничаете? Нехорошо это, мой дорогой. Да не об этом речь. Он сегодня, как после обеда по своим надобам уходил, кой-чего вам передать велел. — Трактирщица вынула что-то из-за лифа и положила на стол. В отсветах свечей холодно блеснул гранями изумрудный перстень. — Деньги он ваши принял. А это просил вернуть вам. Сказал, деньги взаймы берет, с возвратом. А такие дорогие подарки — это ему больно шикарно. Даже сказал так чудно́… как это… Вот: его пальцы для мозолей приспособлены, а не для драгоценностей.

Мужчина медленно взял со стола перстень, надел на палец и поднял посуровевшие глаза:

— Что ж, значит, не сегодня. Сегодня я должен исправить одну ошибку, совершенную много лет назад. Тогда все станет на места. Завтра я приду снова и сам подарю сыну этот изумруд. — Секунду помолчав, он добавил: — Буду с вами прям. Джузеппе угрожает один человек. Страшный человек. Он много лет преследует одну цель, ему давно нечего терять. А у Джузеппе есть то, что ему нужно. Но об этом укрытии наш враг не знает. По крайней мере, я на это надеюсь. Прошу вас, донна Ассунта, уберегите Джузеппе. Никуда его не выпускайте сегодня. Никуда, слышите? Даже если вам придется его связать. И никого не подпускайте к нему, кем бы он себя ни называл. Потому что в руках этого человека весомое орудие — лучший друг Джузеппе. А я смогу защитить лишь одного из них. Но не обоих. Вы понимаете?

— Не извольте беспокоиться, сударь, — отрезала трактирщица тоном человека, который давно разучился удивляться.

…Фигуру в капюшоне уже поглотила сгущавшаяся темнота, а Ассунта еще долго стояла у окна. Впрочем, ее мало занимало, в какую сторону удалился щеголь.

Уже стемнело, небо набухало дождем, и трактирщица не без тревоги подумывала, что ее слепому постояльцу следовало бы поторопиться. Драматический рассказ визитера произвел на нее куда меньшее впечатление, чем тот рассчитывал. Она сама была матерью и знала, что многие родители вечно видят вокруг чада бесчисленных врагов. А вот попасть под дождь после горячки — это вам уже не шутки. Небось даже плащ не взял.

В сущности, Джузеппе был достаточно взрослым, чтобы самому позаботиться о себе, но донна Ассунта, всегда до назойливости внимательная к своим подопечным, зашагала вверх по лестнице, дабы выяснить вопрос о плаще. Отворив дверь, она зажгла шандал и уже собиралась оглядеться, как вдруг замерла, сдвигая брови.

Нет, плаща, еще днем висевшего на спинке кровати, не было на месте. Зато на столе у самого шандала лежали два письма, не сложенных и открытых всеобщему взору.

Ассунта сроду не позволяла себе ничего подобного, но сейчас, не задумавшись, схватила один из листков, исписанный размашистым крупным почерком и местами запятнанный чернильными следами пальцев.