— Чушь… — устало отрезал Орсо. — Герцогиня не знает даже о вашем существовании. Всеми вопросами охраны ведаю я, жалованьями — казначей, а синьоре есть дело только до имен павших, ведь именно она назначает содержание родным. Увы, я знал, что иду по тонкому льду. Горе от смерти Руджеро сделало ее сиятельство непредсказуемой. Но у меня не оставалось выбора. Мне нужно было заручиться ее помощью. Я сказал синьоре, что виновный уже отыскан и ждет суда. Я назвал случайное имя давно умершего человека, но эта новость немного успокоила герцогиню. И тогда я попросил ее сиятельство уволить Бениньо и пригрозить ему преследованием. Мне нужно было поставить доктора в критическое положение и заставить потерять осторожность.
Шотландец нахмурился. Он чувствовал, что картина делается все подробней, ничуть не становясь ясней.
— Как просто вы описываете свои интриги! Погодите… Тогда почему я сидел под арестом, лишенный права даже говорить с часовым?
— Ну, этот запрет не особо вас удержал. — Уголок рта Орсо дрогнул. — А под арестом вы сидели по самой простой причине. Я должен был лишить Бениньо быстрых ног, сильных рук и хорошего клинка. Запрещать было ни к чему, вам плевать на любые правила. А потому мне пришлось просто запереть вас. И все сошло бы отлично, Годелот, но я не учел измены тех, кому привык верить. Даже Клименте предал меня. А ведь с ним я прошел пять лет ада. Глупо, что и говорить. Человеческая преданность — всегда самое слабое звено любого плана.
Юноша ощутил болезненный укол: эти слова прозвучали просто и обыденно и оттого горчили, точно подгоревший жир. Он сглотнул, как если бы воочию ощутив эту горечь, и встретился с кондотьером взглядом:
— Я запутался, полковник. Мне кажется, я чего-то не вижу под самым носом. За что вы так ненавидите доктора? Я знал о вашей вражде с отцом Руджеро. Но доктор… Он единственный не участвовал в этой травле. Никого не преследовал, ни за чем не охотился. Но там, на берегу, я понял: вы по-настоящему ненавидите его.
На сей раз Орсо молчал так долго, что Годелоту показалось, он снова впал в забытье. Но полковник с трудом обернулся к шотландцу и проговорил, цедя слова, будто выбирая их по одному:
— Вы правы, Годелот Я ненавижу Бениньо. Людям вообще свойственно ненавидеть тех, кто оказался умнее и удачливее их. Сколько лет все это тянулось… Эта бесконечная, беспощадная, изматывающая охота. Мы с Руджеро, словно два гончих пса, рвали жилы, ломились сквозь чащи, вязли в болоте, неслись вперед, рыча друг на друга, путали следы, метались из стороны в сторону. А доктор стоял в стороне. Ни с кем не соперничал, клеймил нас за суеверие и ждал. Ждал, покуда мы добежим, дорвемся, дохромаем до заветной цели. А потом просто шагнул вперед и выхватил трофей из-под наших разбитых носов.
Шотландец уже порывался что-то сказать, и скулы его горячо вспыхнули, но кондотьер лишь усмехнулся:
— Вы уже готовы снова рвануть клинок за рукоятку… Погодите, Мак-Рорк. Вы ведь так ничего и не знаете.
И Годелот осекся, хмурясь. Он вдруг понял правоту Орсо. Он действительно ничего не знал, кроме обрывков там и сям надерганных сведений, додуманных и дорисованных им самим. А полковник отвел глаза и устремил взгляд в темный щелястый потолок.
— Годелот… Вы слышали сказку о Крысолове?
Шотландец медленно кивнул — его удивил этот бессмысленный вопрос.
— Да. Отец рассказывал еще в детстве. Это же о хромом человеке, что звуками своей флейты увел на погибель детей из какого-то немецкого города, верно?
— Верно. — Орсо неловко повернулся набок — похоже, боль на время отпустила его. — Так вот, это ни черта не сказка, пусть вокруг уже и понавертели бахромы. Флейта… В ней все дело. Она существует. Ей черт знает сколько веков, она прошла через десятки поколений. Ее и называют Наследием Клана Гамальяно. — Он сделал паузу, и лицо его дрогнуло малопонятной гримасой. — Не оглядывайтесь так растерянно. Это пока еще не бред. Вероятно, я не слишком хороший рассказчик, особенно с дырой в спине. Того самого крысолова звали Хромой Ульрик. Он первым из Клана позволил людям увидеть эту страшную флейту. Он положил начало легенде, а с ней и фамилии. Вся история этого мира держится на сплетнях, черт бы их подрал…
Но Годелот не слышал этого ворчания. Он едва не до крови закусил фалангу пальца:
— Так что же, полковник, Пеппо…