Фельдмаршал в бубенцах

— Ваш друг — последний из Крысоловов, Мак-Рорк. Хотя сами Гамальяно испокон веков называли хранителя флейты Кормчим. Кормчие сменяли друг друга, как наследные монархи. Хотя я не знаю, как они избирались. — Орсо мучительно закашлялся и тяжело перевел дыхание. — Я вообще многого не знаю об этой жуткой вещи. Но совершенно уверен в одном: Ульрик-Крысолов совершил страшный грех, показав флейту людям. Никто и никогда не должен знать о подобных артефактах, кроме тех, кому судьба изначально всучила это бремя. Не мы ли тому лучшее подтверждение? Господи, как мы рвались к ней… Не подумайте плохо, Годелот, — и Руджеро, и я искренне хотели исцелить госпожу. Я — потому что герцогиня позволила мне вновь стать человеком, когда я был на полпути к дьяволу. А Руджеро… Он по-настоящему любил ее сиятельство. Всего дважды в жизни я видел такую неистовую, такую разрушительную преданность. Именно за нее я всегда уважал Руджеро, хотя скорее удавился бы, чем позволил ему узнать об этом. Но Бениньо… лицемерная сволочь… — Полковник снова зашелся кашлем, но на сей раз в нем слышался смех. — Впрочем, должен признать: Бениньо обыграл нас всех. Я не могу не оценить его упорства. И да, Годелот, я ненавижу его за это. И если что-то облегчает мою душу, так только мысль, что вся блестящая игра доктора оказалась впустую. Мне удалось взять реванш, пусть даже это последнее, что я успел сделать.

Шотландец уже не пытался спорить. Он сидел, сгорбившись на низком табурете, и осознавал лишь то, как упорно и близоруко цеплялся все это время за уголок картины, даже не догадываясь, как велика она, если отойти подальше. При последних словах кондотьера он поднял голову.

— Я не понимаю вас, полковник, — глухо промолвил он.

Орсо задумчиво смотрел на огонек угасавшей свечи.

— Флейта была разделена на три части, — пояснил он. — Сколько суматохи из-за этого вышло… Но доктор и тут оказался на высоте.

— Да, о Третях я тоже знаю, — пробормотал Годелот. Полковник не отвел глаз от огня:

— Есть ли еще закуток, куда б вы не сунули нос, Мак-Рорк? А я еще удивлялся, отчего вы каждую среду и пятницу влипаете в новую историю. Но не суть. Две Трети хранились у матери Пеппо. Одна принадлежала ей самой и была спрятана в подполе дома. Вторая причиталась вашему другу и таилась в деревянном солдатике, его любимой игрушке. После гибели семьи Ремиджи первая Треть была найдена на пепелище. Я до сих пор не понимаю, почему Рика не отдала Пеппо обе части, когда он убегал. Вероятно, не успела. Какой-то идиот поджег дом, хотя потом все клялись, что не высекли и искры. Но Треть досталась герцогине. Кстати, именно поэтому особняк охраняется, будто тюрьма. Ее сиятельство безумно боялась, что ее бесценный трофей украдут. Так, впрочем, и случилось. Доктор сумел добраться до него, хотя синьора никому не выдавала, где прячет Треть. Никому, кроме Руджеро.

Годелот вздохнул и взъерошил волосы:

— Это не доктор украл Треть, ваше превосходительство. Это и был Руджеро.

Полковник медленно повернул голову, приподнимая брови:

— Что?! Мак-Рорк, черт бы вас подрал, куда еще вы успели влезть?

Юноша поморщился:

— Вы же знаете, я видел труп отца Руджеро той ночью. Он был еще совсем теплый, когда я подоспел на мост. Сверток с Третью был у него в руке. Я не знал тогда, что это. Просто забрал его, и все. Уже в карцере доктор Бениньо объяснил мне, что за трофей я подобрал, и обещал вернуть его в тайник. Конечно, я отдал Треть ему. Иначе ее могли найти вы.

Орсо тяжело задышал, словно в комнате стало мало воздуха, и вдруг расхохотался.

— Господи… — пробормотал он сквозь смех. — Что за безумие… Господи… — Кондотьер замолчал, хрипло переводя дыхание, а потом неожиданно спокойно проговорил: — Что ж, это уже неважно. Быть может, так даже лучше. Ведь вторая Треть тоже у доктора. Та самая, которую успел унести из гибнущего дома Пеппо. Которая многие годы хранилась у его приемной матери.

— Что?! — вскинулся шотландец. — Но как?..

— Долгая история! — сухо оборвал Орсо, а на его челюстях вдруг взбухли желваки. — Доктор провел отличную партию. Но есть ведь еще и третья часть. Та, что была у пастора Альбинони. Ее по незнанию утащили из захорона вы сами, чем и навлекли на свою голову столько бед. Ее-то доктору и не хватает. Без нее две первые — просто старинные куски дерева. Вся блестящая затея Бениньо оказалась бессмысленной. И да, я злорадствую.

Годелот поежился. Вероятно, не стоило этого говорить, но в эту ночь обычные законы здравого смысла были не реальнее, чем отражения свечных огоньков в пуговицах лежащего на столе камзола. И прямо в горле, под ноющим от недавнего удара подбородком, комом встало жгучее и недостойное желание сбить эту спокойную и выдержанную спесь с человека, который даже полуживым все равно оставался хозяином положения.