«Милый Версо, брат. Я надеюсь, что это письмо успеет тебя отыскать прежде, чем ты наколешь новых дров. Если ты решил уехать, тем более навсегда, между нами не должно остаться тайн, обид и прочей шелухи. Мы уже не дети, Версо. Поздно обиженно поворачиваться друг к другу спиной. Мы с тобой — последнее, что осталось от Клана, а значит, что бы между нами ни случилось, нам придется с этим жить. Вместе.
Начну с главного: Флейта слушается тебя худо. Я знаю это потому, что твоя ворожба покинула меня два месяца назад. Внезапно, сразу же, будто распахнули ставни. Не знаю, Версо, как я не сошла с ума в тот день.
Я вспомнила все. Ту осень близ Вероны. Те страшные дни после ареста Клаудио. Ту ужасающую пустоту, которая настигла меня, когда ты стер его из моей памяти. То невыносимое чувство, когда во мне жила безымянная жажда, неизвестная мне боль, а я не понимала, что со мной. Ту чудовищную муку, когда во мне росла частица неизвестного мне человека, словно единственное зерно выкрошившейся мозаики.
Так было нельзя, Версо. Ты должен был оставить это мне. Это была моя вина, и мне было отвечать за нее. Ведь это я погубила Клаудио.
Как просто я видела тогда мир… В своей неистовой любви и слепом эгоизме я была уверена, что непременно сделаю его счастливым, воздам ему за все его жизненные неурядицы, пусть лишь согласится принять мою любовь.
Я слишком привыкла быть твоей сестрой, Версо, а не самой собою. Во всем полагаться на тебя и твои решения. Я совершила страшную ошибку в тот вечер. Я не должна была отпускать Клаудио, пока мы всё не обсудили бы на месте. Вместо того чтобы сидеть и реветь в спальне, я должна была молотить в дверь и вопить, пока ты не услышал бы меня сквозь толщу своего глухого упрямства. И тебя я тоже не должна была никуда отпускать. Но мне так верилось тогда, что ты уходишь к нему… Поговорить, разобраться по-мужски, как он говорил. Только ничего уже не исправить.
Клаудио навсегда останется со мной, как и вина перед ним. Мне теперь трудно отпускать от себя Пеппо. Сейчас я стала замечать, как он похож на отца. Ему всего три года, а он уже иногда улыбается одним уголком рта, так, что я вздрагиваю. Но с этим придется совладать. Еще недавно мне безумно хотелось спросить тебя, почему лейтенанта Орсо арестовали именно тогда, ни днем раньше или позже. Порой мне закрадывается страшная мысль, что здесь тоже замешан ты… Но я не буду об этом спрашивать. Я не готова услышать ответ, который не смогу простить. Ты мой брат и всегда им останешься. В прошлом ничего уже не изменить, и я не хочу всю жизнь тебя ненавидеть.
А теперь о главном, Версо. Ты не увезешь с собой Флейту. Ты не вправе. Она не твоя. Флейта принадлежала нашему Клану веками, и не тебе распоряжаться ею. В нашем поколении не нашлось Кормчего. Значит, он найдется в другом. Тебе же нельзя быть ее хранителем. Ты несколько раз применил флейту сгоряча, и случилось немало несчастий. То же самое сделала и я. Мы недостойны ее, Версо. Мы для нее слабы.
Я не знаю, известно ли о флейте кому-то еще, кроме нас. Этого ты тоже мне не сказал. Но я помню теперь, каким ты был той осенью. Как вглядывался в каждого встречного, как вздрагивал от резких шумов, как прятал меня за дверьми и замками. Как ты захворал легочным недугом, но не позволял мне и заикаться о враче. Ты опасался любого человека в медицинской мантии.
А еще ты не хотел говорить о Лауро. Никогда, как я ни расспрашивала тебя. Только темнел лицом и отворачивался, бормоча что-то об оспе. Лауро Бениньо жив, верно? Это его ты так боялся. Это он преследовал нас. Я поняла это еще тогда, когда слышала твои молитвы. Ты ни разу не упомянул его. Зато часто просил защиты от волка в личине агнца.
Ох, Версо… Отчего ты всегда считал меня глухой дурой? Ведь я и прежде знала, что у Лауро камень за пазухой. Стоило папе Доменико хоть за что-то выбранить тебя, как он тут же кидался в отцовский кабинет, преданно смотрел ему в глаза и только что хвостом повилять не мог. Он каждую минуту выпрашивал любовь отца… Я всего раз сказала тебе об этом, а ты не разговаривал потом со мной двадцать семь дней. Я считала.
Но все это в прошлом, сейчас важно другое: Флейту нужно сохранить. Это единственное, что мы можем сделать ради Клана. А потому я прошу тебя: будь благоразумен. Раздели ее на три части, одну оставь себе. Две же отдай мне. Пеппо тоже член Клана и имеет право на его Наследие. Лучше, чтобы никто из нас не смог воспользоваться ею. Кто знает, какие еще ошибки мы совершим? Да и от чужих рук она будет сохраннее. Когда Пеппо станет взрослым, мы втроем решим, что делать дальше.
Жермано я ничего не расскажу. Пусть он по-прежнему считает, что взял в жены вдову. Сейчас, когда я знаю, как все было на деле, я еще больше благодарна ему. Это самый добрый человек из всех, кого дарила мне жизнь. Я сделаю все, чтоб он никогда не пожалел о своем благородстве.
Пеппо я расскажу об отце. Он непременно спросит. Ведь все в деревне знают, что он приемный сын Жермано. Он вправе знать о Клаудио Орсо, как и тот вправе, чтоб сын знал о нем. Но мне страшно. И я рада, что у меня есть время на принятие этого решения.
Какое длинное выходит письмо. Я все еще по привычке могу часами разговаривать с тобой. Приезжай, Версо. Дай попрощаться с тобой. И прошу, береги себя, мой сумасшедший брат.
Всегда твоя
Фрида».
