Фельдмаршал в бубенцах

Бениньо дочитал, любовно складывая письмо.

— Вот так-то… — задумчиво промолвил он. — Какая странная штука судьба… Я по сей день не знаю, как письмо попало к Орсо, но мне несказанно повезло, что это не случилось раньше. Я позаботился, чтобы во Флоренции было не найти моих следов. Припугнул служку в церковном приходе, дал пару взяток в ратуше, чтобы и документы об усыновлении, и завещание ненароком затерялись, убрал из семейной галереи свой портрет. А улика была тут, в двух шагах.

Пеппо сидел все так же неподвижно, только у самого рта вздрагивал какой-то мускул.

— Я вам не верю, — ровно проговорил он после долгой паузы.

Но врач только усмехнулся:

— Веришь, веришь… Потому что знаешь: мне уже незачем лгать. Время лжи прошло. Что ж, Орсо трудно пришлось в жизни, и твою смерть принять ему тоже будет нелегко. Слишком поздно он тебя обрел. Но… у него есть Годелот. И он заменит полковнику сына, я уверен. Ведь тебя он совсем не знает, ты просто набросок, зарисовка с покойной Фриды. А Годелот — реальный и важный для него человек. У Орсо ведь уже был выбор. Убить Лотте одним ударом и броситься к тебе на выручку. Но нет. Он предпочел оглушить парня, не убивая его, зато ставя под угрозу свою главную цель. Уже тогда он выбрал его. Не тебя.

По лицу Пеппо прошла волна. Исказились губы, вздрогнул подбородок, крылья носа, брови. Бениньо жадно следил за этой внутренней борьбой, не отрывая взгляда. А оружейник холодно произнес:

— Не пытайтесь равнять меня с собой, доктор. Я тот, кто я есть, и никому ничего доказывать не стану. Мне хватает того отца, чье имя я ношу. А Лотте… он всегда был лучше меня. И если из нас двоих кто-то выбрал его — это хороший выбор.

Бениньо долго молчал, вновь пристально и задумчиво оглядывая лицо Пеппо, будто все еще не находя в нем чего-то важного, что упускал ранее. А потом отошел к столу, вынимая из-под плаща потертый кожаный чехол и развязывая шнуры. В свете фонаря тускло блеснула сталь — в чехле оказался хирургический набор. Врач кропотливо перебрал ланцеты, кожнолоскутные резцы, лезвия для иссечения плоти. Выбрал одно, узкое и тонкое, и сжал филигранную рукоять в ладони, будто отогревая. Обернулся к Пеппо и сообщил ему ровно и деловито:

— Что ж, ты прав. Каждый есть тот, кто он есть. Порядок восстановлен, и дальше тянуть незачем. Мы и так порядком увлеклись. Скоро рассвет. Сразу оговорюсь, я не сторонник драм из рыцарских романов. Никаких кинжалов в груди. Я безболезненно отворю тебе шейную артерию. Ты угаснешь быстро, ничего не почувствовав. Тело утром подберут рыбаки. Все деньги, бывшие при тебе, на месте. Тебя похоронят по-христиански.

— Благодарю, — безразлично отозвался оружейник. — А что это за посудина, на которую вы меня затащили? Что это не «Бонито», я понял почти сразу. Здесь слишком тихо.

— О, это старый корабль, гниющий около мыса уже черт знает с каких пор. Я лишь нанял каких-то бродяг, чтобы они установили сходни, которые и сбросил в море, пока ты был без сознания. Правда, неугомонный Орсо и тут попытался все испортить. Поставил на берегу своего очередного холуя. А тот, не будь дурак, заметил сходни, о чем-то догадался и учинил засаду. Это он выскочил нам навстречу, когда мы поднялись на борт. Правда, он не ожидал, что я буду вооружен. Но у полковника нашелся великолепный пистоль, уже заряженный и с заведенным замком. Отвратительное было зрелище…

Вся история с «Бонито» была лишь для отвода глаз. Я понятия не имею, кто там в капитанах, и они тоже ничего обо мне не слышали. Я просто выбрал суденышко, отчаливающее от нужного мне берега в подходящее время. Для правдоподобности.

Доктор подошел к Пеппо и распахнул на нем ворот камзола.

— Все вообще сложилось как по нотам, — неторопливо пояснил он. — Думаю, в этом-то и беда полковника: он военный и предпочитает четкий план. Я же сторонник импровизации.

Некоторое время назад я посылал Лотте в провинцию с деликатным поручением. Видишь ли, у меня нет армии помощников и осведомителей, как у полковника. И нередко мне самому приходилось брать на себя всю работу. Но я почти всегда был при герцогине, а потому придумал простой и изящный выход. Если мне нужно было куда-то отлучиться, я брал ее сиятельство с собой, объясняя все нуждами ее лечения. Герцогиня весьма тосковала взаперти и всегда охотно выезжала на день-другой. Мы поселялись в гостинице должного уровня, и я разводил бурную деятельность. Иногда приглашал к синьоре других врачей, иногда проводил какие-то процедуры. В нужное же мне время я подпаивал герцогиню опиумом и, покуда та мирно почивала, улаживал свои дела. В таком обществе я всегда был окружен почетом и не вызывал никаких подозрений.