Фельдмаршал в бубенцах

— Да, я позвал! Позвал, как жалкий эгоист! Так что же, нельзя было послать меня ко всем чертям? А если бы я позвал тебя в ад, ты бы и туда поперся?!

— Да, — сухо отозвался Пеппо, — и перестань на меня орать. И так голова в осколки.

Неистовствующий шотландец осекся, будто от тычка по губам.

— Пеппо, — нахмурился он, разом теряя запал, — почему у тебя завязаны глаза?

— Это прощальный подарок доктора, — скупо ответил тот.

— Какой, к черту, подарок?! — Годелот ощутил, как внутри что-то сжалось, а оружейник невыразительно пояснил:

— Я пытался его убить. Он мне отомстил.

Шотландец молчал еще секунду, словно ожидая пояснений. Но Пеппо молчал, неловко и рассеянно стягивая на груди мокрый камзол заметно дрожащими руками. Годелот решительно поднялся на ноги:

— Так, все! Эти чертовы сутки пора закончить. Прилив начинается. Нужно уйти отсюда, обсохнуть и хоть что-то съесть, а разговоры подождут. Вставай.

Пеппо принял протянутую руку, нетвердо встал, однако не двинулся с места.

— Лотте, — так же бесцветно заговорил он, и шотландец вдруг заметил, что холодная рука задрожала сильнее. — Ты прав, у нас обоих была паршивая ночь. Только… Лотте, я не могу… Я спрошу, а ты просто ответь, ладно?

Это прозвучало не более странно, чем прежде, но на душе у Годелота стало совсем нехорошо.

— Валяй, спрашивай, — хмуро обронил он, следя, как бьющая Пеппо дрожь все усиливается.

— Лотте. Ты ведь остался на берегу с полковником Орсо…

И хотя прямо в голове у шотландца кто-то грубо и четко произнес: «Не надо», он глухо ответил:

— Да.

— А ты знаешь… где он сейчас?

Наглец в голове съежился и умоляюще шепнул: «Не надо».

— Да, — хрипло выговорил Годелот.

Оружейник на секунду запнулся, а потом твердо и спокойно сказал:

— Я должен с ним встретиться. Сегодня. Сейчас.

Тот, в черепе, забился и что-то торопливо забормотал, но шотландец лишь снова встряхнул головой, пытаясь заставить болтуна замолчать.

— Я отведу тебя к нему, — ровно промолвил он, — но не сейчас. Ты сам не свой.

А Пеппо, все еще опиравшийся на руку друга, вдруг судорожно сжал его пальцы и заговорил, сначала запинаясь и ища слова, а потом все быстрее, будто внутри оттаивал и изливался наружу ледяной валун его недавнего спокойствия.

— Именно поэтому и должен. Потому что разумнее сейчас отправиться с тобой в тратторию. Согреться, надеть сухую рубашку, поесть, выговориться и несколько часов поспать. Но тогда все в голове как-то обомнется. Все встанет на хоть какие-то, но места. Я опять начну думать о последствиях. И тогда я не решусь. Я должен сейчас, пока сам себе кажусь сумасшедшим и могу действовать неразумно. Даже если потом пожалею.

Он сыпал словами, все сильнее дрожа, и вдруг осекся.

— Лотте, — тихо и почти умоляюще протянул он, — ты… Мне отчего-то кажется, что ты меня боишься. Я все понимаю, я сам себя пугаю сейчас. Я даже не спросил, как ты пережил эту ночь, хотя только о тебе и думал. Но… у меня не получается по-другому. Ты прости. Но меня… меня изнутри разбирает. И на все наплевать, и думать ни о чем не могу. И почему-то жить хочется, как никогда. Лотте… пожалуйста, не упрямься. Я знаю, тебе не до моих причуд. Просто скажи, где найти полковника. Я сам…

— Пеппо, хватит! — оборвал Годелот. Он не хотел этой резкости, но в горле стоял ком и от бестолковой горячности друга на плечах будто тяжелел какой-то многофунтовый камень, все ниже пригибающий шотландца к земле. — Я никуда тебя сейчас не отпущу, понял? — почти грубо отрезал он.

Он ждал ответного взрыва, но Пеппо не вспылил. Лишь отер капли воды, все еще сочащиеся на лицо с мокрых волос.

— Лотте, какого черта?.. — растерянно пробормотал он, вдруг утратив лихорадочное возбуждение. — Ты сердишься? Погоди, ты просто не понимаешь…

— Я все понимаю! — Годелот сорвался на крик. Отвернулся от друга и ударил кулаком по нагромождению валунов. Хотелось выть, орать в несправедливые небеса, требуя, чтобы они немедленно, сейчас же что-то изменили. Только равнодушная блеклая синева, едва набиравшая дневной цвет, была слишком высока для беснующейся внизу человеческой песчинки. И не было ни нужных слов, ни времени на их поиски.

Снова обернувшись к Пеппо, он заговорил, холодно чеканя слова:

— Да, я знаю, что полковник Орсо — твой отец. Он сам мне об этом сказал. И еще сказал, что очень ждал вашей встречи. И еще… что весь смысл был в тебе. Полковник был этой ночью здесь, в гавани. Хотел остановить доктора Бениньо. А я помешал. Я влез между ними со своей дурацкой убежденностью, что так надо. И пока мы дрались, доктор смертельно ранил полковника кинжалом. Я провел у его постели всю ночь. На рассвете полковник Орсо умер. Это я виноват.

Годелот выговорил все это и замолчал, глядя Пеппо прямо в лицо. Стиснул челюсти и кулаки, ощущая, как во рту разливается солоновато-металлический привкус.

А тот молча дослушал. Поправил зачем-то повязку на глазах. Потом снова поправил, бессмысленно ощупывая нитки на неровно оборванном крае. А затем без выражения ответил:

— Вот как… Ну, что ж. Спасибо, что сказал напрямик. С души уже от тайн воротит.