Фельдмаршал в бубенцах

— А кто эта дама? — кивнула она на чопорную особу в темно-сером сукне, восседавшую за столом справа от Росанны с видом желчного неодобрения. — Твоя тетушка?

— Избави боже! — скривился Просперо. — Это донна Фабия, она вроде маминой компаньонки. Пришлось ее тащить с собой. Видите ли, негоже вдове с посторонним мужчиной в одной карете разъезжать! — прогнусавил он, явно кого-то изображая. — Мама и Годе… ну, шкипер Мак-Рорк ведь еще не женаты.

Алесса прикусила губу. Тема была прелюбопытная, но отчего-то слегка конфузила.

— О. А… разве крестный собирается жениться на твоей маме? — осторожно произнесла она, отводя глаза. Она знала, что вопрос какой-то… не очень приличный, но не ожидала, что настолько. Просперо вдруг вскочил. Карие глаза сузились, лицо покраснело.

— И ты туда же?! — прошипел он, наливаясь осязаемым бешенством. — А я думал… Мне казалось, ты нормальная!

— Просперо, я… — пролепетала Алесса, порядком напуганная и уже осознавшая, что вопрос был не к месту. — А что… а что такого?

— Вот и Фабия так же, — огрызнулся мальчик, — только и слышно… Да кто на вдове женится, да еще с дитем?! — снова противно загнусавил он. — Да морякам одного и надо! Да кому чужие щенята сдались?!

Алесса растерянно сидела на ковре, глаза были полны слез. Сказочный вечер обращался катастрофой.

— А… а кто это — вдова? — беспомощно всхлипнула она, и Просперо вдруг осекся.

— Ты будто не знаешь… — недоверчиво протянул он.

Девочка робко пожала плечами:

— Я вообще ничего плохого… Просто… Как же крестный женится? У тебя же… должен быть папа.

Мальчик помолчал, а потом снова сел на ковер, похоже, смягчившись.

— Мой отец умер пять лет назад. Мама — вдова, — пояснил он хмуро, — и я все еще не знаю, согласилась ли мама выйти за шкипера Мак-Рорка. Я отца почти не помню. Он был купцом, редко бывал дома, и… ему было не до меня. А Годелоту всегда до меня. Он меня фехтованию учит. И астрономии. И на верфи берет. И истории всякие рассказывает, про войну, и про полковника одного, и про своего отца-пирата. И от соседских сыновей защитил. И никогда меня обидно не называет, вроде «малявка» там или «букаш», как отцовские приказчики.

Алесса поежилась. Она сама нередко называла так братьев, но делала это по праву старшей сестры и вообще, как говорится, любя, а потому и в голову не брала, что это обидно.

А Просперо исподлобья посмотрел на нее:

— Мне за маму всегда страшно. А когда с ним… не страшно. Она со шкипером совсем другая. Даже смеется иногда. — Он сделал паузу и примирительно придвинулся к девочке. — Ну, не плачь. Извини, я не хотел кричать. Просто… ну… — Мальчик замолчал, а потом вдруг улыбнулся. — Слушай, а хочешь, я тебе историю расскажу?

Она осторожно утерла нос, надеясь, что Просперо не заметил этого неизящного жеста, а потом смущенно ответила:

— Хочу. А… а мой дедушка тоже был полковник.

* * *

Уже давно перевалило за полночь, когда Паолина вошла в кухню, где пожилая служанка укладывала в ларь вытертую посуду.

— Иди спать, Карла, ты наверняка ног не чувствуешь.

Служанка добродушно усмехнулась:

— Переживут ноги-то. На гостеваниях хлопотать — это вам не на тризне. Сердце радуется.

Карла пошаркала по коридору, высоко неся перед собой свечу. Паолина опустилась в кресло у очага, ощущая, как слегка ноет уставшая спина, и осмотрела кухонный стол с остатками ужина: Пеппо и Годелот, конечно, проговорят до утра, то и дело наведываясь в кухню за вином и снедью. Стоит испечь еще один пирог.

А сзади вдруг негромко скрипнула дверь и приглушенный голос произнес:

— Паолина? Я тебя не потревожу?

Хозяйка обернулась.

— Росанна? Входи, конечно, — слегка растерянно отозвалась она.

Та тихо вошла в кухню и медленно осела в кресло напротив Паолины. Несколько минут протекли в тишине. Росанна безучастно смотрела в огонь, словно за этим и пришла, а Паолина, забыв о пироге, отчего-то не могла оторвать взгляда от сидящей напротив женщины.

Ее саму смущала собственная бесцеремонность, она отводила глаза и через миг снова смотрела на Росанну. Вдруг со странной отчетливостью вспомнились две их короткие встречи. Ее, Паолины, глухая тоскливая зависть. Раскаленная ревность лавочницы. Скрипучая, как крупная соль, неприязнь двух девочек, которым нравился один мальчик… И сейчас даже непонятно, давно это было или нет.

Как она изменилась… Юная яркая венецианка в вышитой котте затерялась где-то на ухабах и поворотах прошедших десяти лет. Перед Паолиной сидела молчаливая женщина во вдовьем платье. Каштановые локоны подобраны замысловатым узлом, белая шея кажется невероятно хрупкой в узком просвете стоячего воротника. Чуть запылен тяжелый черный подол, и озорной карий взгляд точно так же запылен покорной житейской усталостью.

— Ты счастлива, верно? — вдруг невпопад произнесла Росанна. — Только счастливые женщины бывают такими красивыми.

Паолина секунду помолчала, пытаясь понять причину этой внезапной откровенности. А потом мягко качнула головой:

— Дурная примета — счастьем похваляться.

Но Росанна лишь прямо взглянула бывшей сопернице в глаза: