Фельдмаршал в бубенцах

Однако отец Руджеро не разделял общего равнодушия. Это тоже никого не удивило: понятно было, что он негодует из-за расправы над своим доверенным лицом.

Отец Руджеро начал с того, что лично осмотрел тело убитого и его одежду. Увы, после нескольких часов пребывания в воде все это было весьма неприглядно, и ничего нового доминиканец так и не узнал. Но Руджеро этим не ограничился. Он с неистовым рвением углубился в неоконченные дела и не рассмотренные братом Ачилем документы, твердо обозначив стремление не допустить беспорядка в работе, а также попытаться найти любые указания на возможного злодея. Патриархия благосклонно отнеслась к инициативе секретаря, и Руджеро незамедлительно получил полный доступ к делам погибшего и его личным вещам.

Энергии доминиканцу было не занимать. Он рьяно взялся за работу, не пропуская ни единого клочка бумаги. Но в этих переполненных уловом тенетах он искал совсем иную рыбу…

Убийца соратника мало интересовал Руджеро. Он не питал особых иллюзий относительно покойного и никогда не сомневался, что однажды тот все же поскользнется на колдобинах своей волчьей тропы. Доминиканец искал сведения о Гамальяно, сверхъестественно удачливом проныре, уже который раз ухитрившемся остаться в тени. Брат Ачиль был патологически жесток, но также умен и находчив. Не может быть, чтоб он ничего не узнал… Особенно после возмутительных разоблачений полковника. Неужели все это правда и он действительно спланировал нападение на паренька-шотландца? Тиф. Это превосходно оправдывало длительное отсутствие. Так что же, чертов Орсо не лжет?

Эта мысль не давала отцу Руджеро покоя. Чем больше он размышлял о странностях последних недель, тем больше убеждался, что в словах кондотьера был резон.

Имея болезненную тягу к извращенно-жестоким удовольствиям, брат Ачиль и прежде предпочитал действовать, не ставя патрона в известность о каждой ступени своих планов. А посему не было бы ничего удивительного, реши брат Ачиль сначала достичь известного результата и лишь потом докладывать о нем. Но зачем это нелепое нападение? Зачем маскарад, зачем лишние кровь и жертвы? Какой во всем этом смысл?

Руджеро изнемогал под гнетом этих тайн. Сейчас, когда донос сестры Инес так неожиданно и круто повернул все в новом направлении, хладнокровие готово было изменить ему.

Джузеппе Гамальяно стал навязчивой идеей доминиканца, он мерещился монаху в каждом черноволосом парне на городской улице, о нем напоминали арбалеты и клинки, он разве что не преследовал отца Руджеро во снах. И доминиканец, подобно въедливому псу, искал и искал следы и намеки. Какой бы странной, бесполезной и рискованной ни казалась та драма в переулке, брат Ачиль не стал бы прилагать столько усилий понапрасну. А значит, нападение было нужно. Оно входило в некий неведомый план, и кто мог знать, какие скрытые плоды он уже принес?

Но аккуратно подшитые кипы документов, рассортированные по датам записки и прочий бумажный хлам не давали ни крупицы новых сведений. Пожалуй, впервые в жизни отец Руджеро готов был восхититься доктором Бениньо. Этот книжный червь записывал даже то, какой суп подавался накануне к столу. Уж в его-то бумагах можно было бы найти все возможные подробности о любом событии.

Но не таков был брат Ачиль. Скрытный, хитроумный и очень осторожный, он не вел никаких личных записей или же вовремя их уничтожал. Однако отец Руджеро не отчаивался. Он знал: Небеса откликнулись. А значит, дадут ему шанс. Хоть самую призрачную, самую малую зацепку. Быть может, именно так Господь проверяет его веру и стойкость.

Трудно сказать, промысел то Небес или просто зарево душевного огня, но вера нередко помогала людям и в более отчаянных случаях. Не подвела она и вольнодумца Руджеро. Небеса снова приоткрыли кладези своих даров. В шкатулке с ладаном, среди палевых комочков пряно пахнущей смолы, доминиканец нашел крохотный обрывок бумаги. На ней дурно заточенным пером были написаны всего четыре слова:

«Лавка Барбьери. Сверчок Густав».

* * *

Отыскать лавку Барбьери оказалось для отца Руджеро задачей несложной. Опросив нескольких уличных оборванцев — а те, как известно, знают все, — он уже назавтра явился в Каннареджо. План был до крайности прост…

Поднявшись на невысокое крыльцо, монах толкнул дверь и вошел в лавку, в тот полуденный час пустовавшую. За стойкой обнаружился хозяин, грузный человек с пышными усами. Он неприветливо воззрился на доминиканца из-под кустистых бровей.

— К вашим услугам, святой отец! — пророкотал лавочник вполне почтительно, но доминиканец ясно ощутил, что здесь ему не слишком рады. Однако шагнул к прилавку с самым благожелательным видом:

— Мессер Барбьери, если я не ошибаюсь?

— Я самый, — хмуро кивнул хозяин. — Чем могу служить?

— Мне нужна ваша помощь, — спокойно отозвался монах. — Я ищу человека по кличке Сверчок Густав.

В лавочнике тут же будто разжалась тугая внутренняя пружина. Снисходительно улыбнувшись, он вышел из-за прилавка и поклонился: