Фемида "особого совещания"

Так и случилось. Через неделю, вместе с партией больных, меня переправили в лазарет, находившийся в 20-ти километрах от города Печоры.

Зона лазарета большая, корпусов гораздо больше, чем в знакомом мне 4-м. А что касается столовой, то, увидев ее, я схватился за голову. Кухня была на­столько запущена, что больше походила на кузницу. Котлы и плита дымили, стены закопчены, деревянный пол прогнил. Да и общий порядок в лазарете, судя по тому, что тут со дня на день ждали замены начальника Шапиро (вольнонаем­ная), видимо, намерены были улучшить. На приеме у нее я, однако, побывал. Шапиро, к моему удивлению, довольно равнодушно меня выслушала и сказала с ухмылкой: «Скоро приедет новый начальник-главврач, вот тогда и начнете все делать».

Лазарет у Шапиро приняла Сурина Елена Николаевна, очень серьезная и стро­гая женщина. Расспросила меня обо всем: статья, срок, кем осужден, где прожи­вал до ареста. Определила жесткое время на переоборудование кухни, доверила мне подбор людей и обещала содействие.

На довольствии стояло 1200 человек. На кухне работало 6 поваров, но только одного из них, китайца, можно было назвать поваром, остальные были просто кашевары. Они слезно просили их оставить, обещали работать на совесть. Я решил не менять их и обучить поварскому делу. Среди выздоравливающих нашел еще дополнительно двух поваров с хорошей квалификацией.

Врачей в лазарете было много. Все из заключенных, попавших сюда по самым разным статьям. Многие сидели по «делу Горького»: профессор Кац, Огоева, Калугина, Завадский, Гмызин, Верига. Что касается больных, то больше всего было туберкулезников. Смертность была высокой: до 10 человек ежедневно. Хоронили без гробов, в нижнем белье. Днем «зэки» рыли ямы, а ночью под конвоем вывозили мертвых на телеге, сваливали в яму и закапывали. Конечно, работа не из приятных, но зато они получали питание по более сытному, 3-му котлу, а это было самое главное — пожрать.

Голод — страшное явление, особенно, когда он доводит человека до грани смерти. Все высокие материи, понятия, чувства не стоят для человека, умираю­щего от голода, и корки хлеба... Кто до такой степени не голодал, тот не пой­мет этого. Был случай: конюх из лазарета наелся на работе овса и умер на вто­рые сутки. Некоторые копались в мусорных ящиках, что-то там находили и, съев, умирали от инфекций. Спастись от голода любым путем — вот главный девиз заключенного. Многие уголовники делали себе «мастырки», чтобы подольше про­быть в лазарете и не возвращаться на колонну. Они протягивали иголкой в мышцу смоченную в керосине нитку, делая себе искусственный ожог, а затем отлеживались на лазаретной койке: там все-таки кормежка получше.

В лазарет иногда поступали беглецы, покусанные овчарками. За побег судили очень сурово, вплоть до расстрела. И почти все попытки побега кончались не­удачно. Исключением из этого печального правила стал на моей памяти один грузин. Три года притворялся он немым, покорившимся судьбе. Работал в охране водовозом, ему все доверяли, и он свободно везде ходил и ездил на лошади. Однаж­ды длиннобородый грузин исчез. И как в воду канул. Если б поймали, водворили на старое место. Так делали всегда, чтобы никому не повадно было.

Жизнь тянулась безрадостно и уныло. Кухня, ночлег — сутки долой. А до сво­боды еще целых четыре года...

Пропуск

В пекарне лазарета ревизия выявила крупную недостачу муки и хлеба. Заве­дующего (вольнонаемного) сняли с работы. Меня вызвали к главврачу и пред­ложили срочно принимать пекарню. Я объяснил, что у меня нет пропуска, а муку надо получать за пределами зоны, прямо из вагонов на ст. Мураши. Главврач пообещала через неделю оформить пропуск. Я был несказанно рад, ведь пропуск — это глоток свободы. Засучив рукава взялся за работу. Нашел двух специалистов, которые на свободе работали пекарями. Добился, чтобы на пекарню привозили сухие дрова, лично следил за технологией хлебопечения.

Однажды вызывают меня на вахту и командир охраны объявляет, что я расконвоирован. Я расписался, что ознакомлен с правилами пользования пропуском. Мне разрешался выход за зону днем в любое время, вплоть до отбоя. В пропуске назывался маршрут, по которому я имел право передвигаться.

На душе стало радостней и светлей. Почти семь лет я не выходил за зону без конвоя...

9 мая 1945 года на утренней проверке надзиратель объявил, что фашистская Германия капитулировала и Великая Отечественная война советского народа победоносно завершилась! Что тут началось... Люди стали обниматься, целовать­ся! Все работы отменили, объявили выходной.

Вскоре огласили указ об амнистии. Кому свобода, кому сокращение срока наполовину, и только «контриков» амнистия не касалась. Горько и обидно стало: вся уголовная шпана и блатняги получают свободу, а ни в чем не повинные, без суда осужденные, с позорным ярлыком «врагов народа» все еще должны ждать, когда же, наконец, восторжествует справедливость?