Фемида "особого совещания"

Однажды около кухни, где доходяги кололи дрова, я схватил топор, спрятал его под бушлат и пошел в контору. Открыв дверь кабинета начальника колонны, выхватил топор и замахнулся на Середу. Тот с криком шмыгнул под стол. Уда­ром топора я отрубил угол стола, под которым сидел мой мучитель. Убивать я этого гада не собирался (а следовало бы), но припугнуть было надо. Я знал, что после этого меня отправят в другую колонну, и только таким образом я избавлюсь от Середы.

Так и вышло. Отправили в штрафную колонну № 18. Могли наказать и более сурово, но, видимо, мне зачли хорошую работу в Тайшетлаге. Колонна № 18 насы­пала один из участков будущей трассы через Печорские болота.

От Воркуты до станции Кожва — 462 километра, и на каждом километре работала своя колонна, по 500-700 заключенных. Было задание построить эту железную дорогу за один год. Комиссия следовала за комиссией. В нашу колонну стал поступать новый контингент — поляки из Западной Белоруссии и Западной Украины. Всю блатняцкую шпану куда-то убрали. Прибыл новый начальник ко­лонны. Улучшилось питание, построили баню.

Как-то меня вызвал к себе начальник колонны капитан Вилигоцкий Николай Иванович. Он сказал, чтобы я шел работать на кухню старшим поваром. Повара, предупредил, там случайные, столовая работает плохо. Надо поправить дело.

На довольствии числилось 450 человек. Ожидалось и новое пополнение, для которого спешно строились бараки.

Кухню пришлось полностью переоборудовать. Одновременно я воспользовался данным мне Вилигоцким правом составить заявку на недостающий инвентарь, обновил штат работников столовой. Увлекшись новым делом, порой даже забывал о своем заключении. Приятно было работать под командой энергичного и, что главное, человечного начальника.

На колонну каждый день прибывали заключенные. На довольствии уже стояло 700 человек. Работы становилось все больше, но я получал от нее моральное удовлетворение, чувствовал понимание и постоянную поддержку. Я уже не говорю о том, что, наконец, был сыт.

В мае 1941 года Вилигоцкого вызвали в Абиз — поселок, построенный заклю­ченными. Там, в управлении, он получил неожиданное назначение — закончить организацию нового совхоза на реке Сенью. От нашей колонны это примерно в ста километрах.

Перед отъездом Николай Иванович сказал, что заберет меня к себе в совхоз.

Долго ждать не пришлось. Приехав за семьей, он привез на меня наряд и про­пуск на расконвоирование.

Строительство совхоза шло быстрыми темпами. Ко времени моего переезда там уже было построено несколько домов и бараков для жилья. Завозили коров, лошадей. Распахивали целину: сеяли овес, ячмень, сажали картофель, капусту. Всюду работали заключенные — как мужчины, так и женщины. Зоны не было. Только надзиратели два раза в день — утром и вечером — делали проверку.

Я приступил к работе в совхозной столовой.

Эхо войны

Как-то вечером, в конце июня, я стоял с Николаем Ивановичем на берегу Сенью.

— У нас в стране плохие дела, началась война,— сказал он.— Напала фа­шистская Германия.

Я опешил. Как же так? Ведь мы были гарантированы от войны пактом о нена­падении?

«Вольность» наша сразу пошла на убыль. Начали строить зону, вахту. Уси­лилась охрана. У нас отняли пропуска. Вскоре капитан Вилигоцкий ушел на фронт, а на его место прибыл новый начальник. Всех «контриков», в том числе и меня, под конвоем отправили на колонну № 72. Работали на железной дороге. Выемка грунта, укладка полотна, дерновка откосов...

Все готовы были идти на фронт, сражаться с врагом, но увы... Отношение к политическим ужесточилось. На трассе нас охраняли усиленным конвоем с собаками, на ночь бараки закрывались на замок, на окна набили решетки. Писем и газет не давали. Радио вообще не было. Никаких новостей и сообщений о делах на фронте мы не имели.

Стали доходить слухи, что фашисты уже под Москвой. Нашлись сволочи, которые желали победы Гитлеру, но таких были единицы. Большинство же, в том числе и я, продолжали проситься на фронт. Заявления оставались без ответа. Была только проведена подписка для оказания помощи фронту (фонд Победы). Почти все подписались на отчисление части зарплаты. Платили нам, конечно, мало, но за долгие годы кое-что все же на вкладах скапливалось.

Время в заключении тянется крайне медленно. Считаешь дни, недели, месяцы, и от этого свобода становится как бы еще дальше.

Лазареты

В мае 1943 года я заболел желтухой, и меня отправили в лазарет, находив­шийся от нашей колонны километрах в пятнадцати. Болезнь протекала тяжело, пожелтел, как желток. Лазарет был заполнен самыми разными больными, но в основном все же лежали «пеллагрики», т. е. страдающие от полного истощения

С месяц спустя, уже перед выпиской, вызывает к себе помощник начальника лазарета по быту и предлагает остаться работать у них старшим поваром. Твердого согласия я поначалу не дал, потому что о работе кухни ходили дурные слухи, связанные, как обычно, с разной уголовщиной. Тогда меня вызвала к себе главврач лазарета Власова Валентина Александровна, вольнонаемная, и после долгой беседы все же уговорила остаться.