Феномен

Отвлекли меня дважды: на мародёров и на ужин. Сначала наблюдатель засёк на территории школы неизвестных в гражданской одежде – похоже, мародёры. Я отправил туда старшину с отделением курсантов. На территории школы завязался бой, было слышно, как частят выстрелами наши «светки». Вернулся старшина гордый, на пикапе – легковой машине на базе эмки, Газ-415. Мародёров было трое, один начал стрелять из нагана по нашим, но не попал, его задавили огнём и уничтожили. Двое других сдались сами, им отвесили по пинку и прогнали прочь.

Стоит отметить, что оптики в моём сборном отряде было всего шесть единиц: один мой, от Сергеева по наследству достался; у одного из лейтенантов свой был, родители подарили по окончании училища; ну и четыре из состава имущества школы. Эти четыре я и распределил: два – командирам танковых взводов, один – командиру взвода тяжёлого вооружения и один – зенитчикам, чтобы за небом наблюдали. Как раз боец-зенитчик и был наблюдателем, засёкшим мародёров.

А вообще, старшим над обеими зенитками я никого не ставил, просто смысла не видел. Одну зенитку передал под командование старшине, эта зенитка будет защищать наши грузовики, наши тылы. Командиру второй поставил задачу защищать танки, будет нас сопровождать при движении.

Оба расчёта я обучал использованию этих зенитных пулемётов, так как они были им незнакомы, как и расчётам трёх других. Для них было новостью, что стволы тут хрупкие и бить длинными очередями нельзя, только короткими. За этим должны были следить командиры расчётов, и если наводчики лупят длинными, останавливать их.

Объяснил, как нужно бить по самолётам противника: когда в стороне пролетает, то на полкорпуса впереди, если атакует – прямо по нему, короткими очередями, постоянно поправляя прицел. В общем, учёба шла, справлялись парни. Молодые науку схватывали на лету. А я делился своим огромным боевым опытом.

Вопрос, почему мы стоим, а не лупим немцев, как другие, конечно, вставал, но я отвечал так: это решение командования, мы в резерве и ждём приказа. Поэтому дорога под наблюдением, как и школа. Я думаю, про нас просто забыли в суматохе. А если даже и нет и посыльный всё-таки был отправлен, то мог просто не доехать: дороги-то опасные, мало ли что могло случиться.

Вечером, собрав вокруг себя командиров, я начал делиться с ними своими планами на завтра:

– На дороге и в городе я общался с другими командирами. Вердикт такой: наши приграничные армии, по сути, уже разбиты и отступают под постоянными ударами вражеской авиации. То есть вокруг нас сейчас происходит огромная катастрофа. Слушая описания боёв раненых командиров, эвакуированных в тыл, я разобрался, в чём заключается ошибка. Всё просто: наш устав предполагает мало действий в обороне, в основном рекомендовано атаковать.

В этом и заключается ошибка. Немцы просто залегают и расстреливают наши танки и сопровождающих их стрелков. Потом добивают выживших, формируют колонны с пленными, отправляют их под охраной в свой тыл и идут дальше. Даже их пехотные части опасны для наших танковых подразделений. Я объясню, почему.

В штате каждого немецкого пехотного батальона имеется противотанковая батарея – от пяти до шести лёгких пушек в тридцать семь миллиметров. Вроде и немного, но в каждой пехотной роте – два-три противотанковых ружья, с двухсот метров пробивающих броню наших «двадцать шестых» насквозь. И пересидеть в подбитом танке не получится, и вести бой с места – тоже: на донышках пуль находится отравляющее средство слезоточивого действия. Вы сами в слезах и соплях полезете наружу, только бы вдохнуть свежего воздуха. Немецкие пехотинцы об этом знают и ждут этого, расстреливая наших танкистов, как только они появляются снаружи.

Наши «тридцатьчетвёрки» неуязвимы для такой тактики, да, но их в нашем четырнадцатом механизированном корпусе всего четыре в наличии, и вы можете наблюдать их своими глазами. Наш корпус вооружён только танками Т-26, немногими БТ и броневиками БА. Так и сточились наши армии в этих бессмысленных атаках. К слову, нашего механизированного корпуса, по сути, не осталось, одни ошмётки. Я согласен, что в некоторых случаях нужно проводить контратаки, но не постоянно же атаковать?!

Нам дана уникальная – да-да, именно уникальная! – возможность обескровить противника в обороне. По статистике, потери атакующих в три раза больше, чем у тех, кто сидит в окопах. У нас же уникальный в своей бредовости случай, я бы даже сказал позорный: это на нас наступают, а мы сидим в обороне и при этом несём потери в четыре раза большие, чем у наступающих немцев. Как так? А вот так, устаревший устав, который нужно срочно менять. Но большая часть командиров воюет именно по нему, и пока они будут по нему воевать, нас будут бить и гнать дальше, занимая наши земли… Тихо!