Клим Жуков – историк, в том числе и по образованию. Поэтому чаще всего он излагает вполне научные факты. Однако «просто факты» интереса у публики не вызывают. Поэтому он стилизует изложение вполне доброкачественной информации под «разоблачение». Это вполне понятный риторический прием, которым приходилось пользоваться и автору этих строк. Именно в таком ключе построена и беседа о Ледовом побоище. Однако есть в изложении Клима Александровича, в целом неплохо знающего материал, два уязвимых момента. Во-первых, он то ли по небрежности, то ли по забывчивости бывает неточен в существенных деталях. Во-вторых, его порой «заносит» сам жанр разоблачения: для пущей увлекательности обязательно необходимо что-нибудь с грохотом обрушить. Иногда он роняет то, что ронять, исходя из его же, Клима Жукова, теоретических основ не стоило бы.
В теме Ледового побоища Клим Жуков выделяет несколько «мифов» или «стереотипов», которые считает необходимым опровергнуть. Во-первых, он опровергает миф о многолюдности этого сражения. Интересно, что «миф» этот ему, очевидно, пришлось немало поискать, поскольку именно о численности участников теперь уже почти никто не пишет. Впрочем, после вполне резонных подсчетов, приведших историка к выводу, что сражающихся было не очень много, Жуков объясняет слушателям, что количеством сражающихся значимость сражения не определяется. Сражение было очень важным. То есть и разоблачительный пафос в изложении сохранен, и историческая реальность не пострадала. Однако так хорошо сочетать «разоблачение» и просвещение удается не всегда.
Второе «опровержение». По мнению Клима Жукова, сражение не могло происходить на льду, ибо под конями лед весной непременно провалился бы. Это утверждение специалист по военной истории подтверждает весьма интересными выкладками: вес лошади, площадь копыта, погода в апреле, температурный оптимум и пр. Все это было бы понятно, если бы не прямое указание летописи, что битва происходила именно на льду, помноженное на результат многолетних наблюдений за ледовым покровом Чудского озера, которое показывает, что в месте предполагаемой битвы озеро промерзает чуть не до дна. И по льду могут (именно в этом месте!) проехать не только рыцари, но даже танки. Другое дело, что в месте, где бьют теплые ключи, лед действительно не крепок. И рыцари могли провалиться, но не во время сражения, а во время бегства. Таким образом, нет никакой необходимости подвергать слова летописца сомнению. Это тем более странно, что в остальных случаях Клим Жуков вполне свободно пользуется данными Новгородской первой летописи, не впадая в странное недоверие.
В-третьих, Жуков критикует версию о предательстве псковитян на том основании, что Псков был отдельным государством и был поэтому в полном праве искать покровительства у немецких соседей. Относительно прав псковитян можно спорить. Все-таки Псков считался новгородским «пригородом» (то есть зависимой от Новгорода общиной). Однако в любом случае «исторический миф» об их предательстве вовсе не миф, а зафиксированное летописью отношение к поведению посадника Твердилы самих средневековых новгородцев. В летописи его поступок назван «переветом», то есть предательством. Когда историк спорит с другим историком – это нормально. Но когда историк начинает спорить с современниками и участниками событий, вполне недвусмысленно выразившими свое отношение к происходящему, – это уже только забавно.
И наконец, четвертый важный и самый «оригинальный» сюжет. «Засадный полк», о котором напрасно пишут
И, увы, этих ошибок во всей полуторачасовой беседе наберется немало. «Городовой полк» – совсем не то же самое, что полк дружинный. Принцип его формирования и социальный состав был иным. Новгородцы вовсе не называли себя «славянами», в источниках они именуются либо новгородцами, либо русскими и пр.