Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Но вернемся к очерковой книге «Минометчики», сюжетом которой стала военная судьба Г. Андреева. Будучи после лагерей «белобилетником» по здоровью, герой-повествователь в 1942 году все-таки попадает в армию и проходит все возможные испытания, связанные с войной: учебные лагеря, участие в обороне Керченского полуострова, пребывание в подземельях Аджимушкая, плен, череда немецких концлагерей, переправка в норвежский центральный лагерь советских военнопленных, «шпионская школа» под Берлином, уход из нее. Каждый из этих этапов изображен подробно, и каждый содержит прямую или косвенную критику советского режима, советского порядка (в трактовке Г. Андреева – только беспорядка), советской идеологии, советской военной тактики и стратегии. Однако при всем том автор-повествователь не идет в ряды РОА, не остается в специальной разведшколе под Берлином, не присягает Гитлеру. Ему неприятны предатели и противны фашистские прислужники – «внутренняя лагерная полиция». Он вообще не знает, как быть, так как ему хочется «поражения двух диктаторов, а не нашей страны»[197]. Он вовсе не пораженец, но и патриотизм его советским не назовешь.

Подводя итог, можно сказать, что в своей очерково-автобиографической прозе Г. Андреев, как и «сыновья эмиграции», стремился отразить взгляд на мир отдельного человека, человека далекого от стандарта общественных идей и общепринятых штампов, сформированного и детерминированного лишь собственным тяжелым жизненным опытом и собственным мирочувствованием. Всегдашний герой-повествователь Г. Андреева – это и есть тот «внутренний человек», романтический и экзистенциальный, который был столь дорог писателям-первоэмигрантам младшего поколения. Не случайно мир ощущений и воспоминаний, мир тоски, сомнений и предчувствий для него такой же родной, как для героев В. Варшавского, Г. Газданова, В. Набокова, Б. Поплавского.

* * *

Заканчивая главу, хотелось бы вновь обратиться к проблеме целостного представления о том литературном поколении русских писателей, которые родились в самом начале XX века и оказались практически полностью разобщены в силу сложившихся объективных причин. С позиции временной удаленности, когда и судьбы, и тексты, написанные представителями этого поколения, видятся в едином семиотическом контексте множественных взаимосоответствий и перекличек, становится совершенно очевидно, что как бы ни пытались эмигранты первой волны, не прошедшие горнила советской жизни, увидеть в своих литературных собратьях и ровесниках наследников В. Маяковского, Н. Тихонова, Б. Пастернака, М. Горького, носителей совершенно иной, несмотря ни на какую антисоветскую позицию, упрощенной и даже примитивной культуры, носителей иного, советизированного русского языка, они все равно во многом оказывались близки этим своим оппонентам и двойникам, с которыми их связали история, язык, страна и время рождения. Конечно, творчество писателей Ди-Пи лишено стилевой изысканности, неуловимоевропейского налета и глубокой философичности большинства их европейских ровесников (советское прошлое и в манере жить, и в манере писать давало о себе знать), однако напор жизненной правды и человеческого чувства в их текстах, как мы попытались показать на примере переписки Газданова, Ржевского и Хомякова, а также на примере литературного наследия Хомякова, многое искупает, заставляя читать эти тексты как документальные свидетельства о разных вариантах проживания и переживания общей поколенческой истории.

Глава 4 Недожигая жизнь как ключевой концепт человеческой драмы поколения пореволюционного времени

Недомытая жизнь — ядро биографического сюжета поколения революционной эпохи, определившее драматизм его судьбы. Для «сыновей» первой эмиграции этот драматизм осложнялся их социально-культурной «незамеченностью» – состоянием, подробно описанным В. Варшавским в книге «Незамеченное поколение», опубликованной в Нью-Йорке в 1956 году. Для того чтобы убедиться в актуальности концепта недожитой жизни для молодого эмиграционного поколения, достаточно обратиться к мортирологу, приведенному в книге Варшавского: