На лотерее П. T. заработал двадцать два с половиной доллара, кругленькую сумму, – почти столько же, сколько ему заплатил мистер Браун за перегон стада в Нью-Йорк. Только теперь эту сумму П. Т. выручил менее чем за неделю. За снадобья Эрмы он получил шесть долларов, за печенье, пряники и вишнёвую наливку – четыре доллара и семьдесят пять центов.
Но, несмотря на все старания, средств на строительство домов не хватало. Учитывая стоимость досок, гвоздей и инструментов, один маленький домик с земляным полом должен был обойтись в десять долларов – П. Т. не мог отобрать такую сумму у своей семьи. Поэтому он работал не покладая рук. Он устроился в магазин Джеймса С. Килера в Грасси-Плейн, в миле к северу от Согатака, где ему платили семь с половиной долларов в месяц.
Сначала ему поручили самую грязную работу – подметать полы, разводить и поддерживать огонь, открывать и закрывать магазин, – но вскоре П. Т. проявил себя хорошим торговцем, умеющим уболтать покупателя. Он убедил посетителя, что лучше льняной ткани, которую тот рассматривал, не найти во всей округе, и что хотя прекрасный фарфоровый сервиз уже обещан постоянному покупателю, его всё же можно приобрести, добавив небольшую сумму к указанной стоимости. Бывало, что П. Т. обсчитывал покупателей на несколько бушелей овса, кукурузы или ржи и незаметно подкладывал на весы два-три камешка, завёрнутые в тряпицу. Мистер Килер, старый лис, оценил его находчивость и поощрял мальчика небольшими премиями.
П. Т. научился слушать покупателей, угадывать их желания. Он старался наладить с людьми отношения, угодить и понять каждого. Вечерами, дома, он думал, как ещё можно заработать, с безропотной тоской глядя на мать, которая всё больше и больше напоминала несомую течением лодчонку без вёсел и парусов. Эрме удалось убедить доктора Симмонсона навестить Оливию Фридберг. Доктор подтвердил, что физически Оливия вполне здорова, а вот рассудком помутилась.
– Ей не по душе жить в этом мире, – объяснил доктор Симмонсон. – Вот она и выдумала себе другой, где ей живётся лучше.
– Как ей помочь? – спросила его Эрма.
– Я пропишу экстракт лобелии, он успокаивает и усыпляет.
– А ещё?
– А ещё, если веруете, молитесь.
П. Т. испытывал к матери смешанные чувства. Как и его сёстры, он волновался и переживал за неё. Но, в отличие от сестёр, он не возражал, что она пребывает в своём мире. «Интересно, какой он, этот её мир?» – спрашивал себя П. Т. – Может, такой красочный и прекрасный, что они с сёстрами и представить себе не могут? Если так, то её болезнь не такая уж и пугающая. Но выходило, что он сам не слишком-то отличался от матери. Кто ещё мог разговаривать с Алисой или Гидеоном? Кто верил, что небо может быть красным, корова – синей, а волосы Пушинки – зелёными? Ведь каждый воспринимает жизнь по-своему. И разве может кто-то устанавливать правила? Решать, что правильно, а что нет?
Как-то П. Т. поделился своими мыслями с Алисой, пока они наблюдали за пчёлами, и спросил, что она обо всём этом думает. Пушинка ответила, что Оливия Фридберг имела право выбирать и она сделала свой выбор, поэтому нужно смириться с её решением. И то же касается выбора любого человека.
– Существует много миров, – сказала Алиса. На соседний цветок села пчела, под её тяжестью цветок наклонился к девочке. – Можно выбрать тот, что понравится.
П. Т. потакал матери: если лил дождь, а она утверждала, что светит солнце, он не возражал. Если сухарь, который она грызла, вдруг необъяснимым образом превращался в кусок мяса, – тем лучше. Она считала, что её муж не умер, а отправился на охоту на Никель-Айленд и что сама она здорова и независима. А они, её дети, жалеют её и считают больной, хотя на самом деле следовало бы ей завидовать.
Именно тогда П. Т. понял, что воображение помогает выживать и противиться невзгодам.
В редкие свободные минуты он спешил на Никель-Айленд, где Ронни, Абсалон, мистер Сперг и остальные помогали дяде Сайрусу строить дома.
Иногда, когда получалось улизнуть из усадьбы, к ним присоединялась и Алиса.
После трагедии в доме Петтигуферов за Пушинкой почти не следили.
Генриетте было не до племянницы, а мистер Уолдо, как и говорил Джим Класки, запирался и горевал в своём кабинете. Никого не интересовало, куда ходит Алиса и когда возвращается; казалось, её вовсе перестали замечать. Алиса уже задумывалась: не отошлют ли они её обратно в Филадельфию? А может, они собираются отправить её в приют для сирот – ведь её родители умерли. Подобные заведения имелись везде, в том числе и в Коннектикуте. Один из ближайших приютов находился недалеко от Бриджпорта и носил совершенно безобидное название: пансионат для девочек «Весёлый львиный зев». Только вот «львиный зев» скорее означал «львиную пасть», чем название цветка.
П. Т. никогда не спрашивал, что произошло с семьёй Алисы, почему её жизнь перевернулась с ног на голову, почему она покинула Филадельфию. Она не рассказывала, а он не расспрашивал – это никак не мешало их дружбе и чувствам.