Фермуар последней фрейлины

Ну, в конце концов, пускай они сами разбираются, это их работа, а ей нужно думать о записке. Тетя Дуся написала, что какой-то подозрительный тип расспрашивал ее о Настиных предках. Насчет фрейлины Облонской. И как он, интересно, узнал? Ведь только в семье об этом знали. Еще там было сказано насчет фермуара. Настя совсем недавно узнала, что это такое — фермуар.

Ставили в театре «Леди Макбет», к костюму королевы и принесли очень красивое ожерелье с застежкой. Вера Степановна и сказала, что оно называется фермуар. Хотя совершенно к той пьесе не подходило, потому что во времена леди Макбет никаких фермуаров не носили, драгоценные камни гранить не умели.

Но Василиса Радунская, что леди Макбет играла, настояла, чтобы было ожерелье — морщины на шее прикрыть.

Тогда конфуз вышел, потому что как вышла Радунская на сцену, так стекляшки в свете софитов заблестели. Зрителей ослепили, актер, который Макбета играл, чуть на пол не свалился. Осветителю кричат — убери свет, а тогда вообще ничего не видно будет.

В общем, актеры реплики свои позабывали — кто-то злится, кто-то смеется, Радунскую в театре не любили. Еле-еле первый акт доиграли, но все равно премьера сорвалась. Ух, главный на Радунскую орал прямо при всех. Она, видишь ли, хотела выпендриться и фермуар этот надела только на премьеру.

Но не об этом же фермуаре упоминала Евдокия Михайловна? Настя пожала плечами и сосредоточилась на работе. Что бы ни случилось, а с нее спросят.

Темнота, в которую провалилась Дуняша, через какое-то время рассеялась.

Девушка открыла глаза — и увидела, что уже наступил день и что находится она по-прежнему в тесной каюте вдвоем с Анастасией Николаевной.

Хозяйка сидела на койке, спустив ноги, и смотрела перед собой тусклым пустым взглядом. Лицо ее было удивительно бледно, только под глазами темнели круги.

— Дуняша… — проговорила она больным, несчастным голосом. — Дуняша, у меня, должно быть, разыгралась мигрень… Подай мне нюхательную соль…

Девушка попыталась подняться — но голова кружилась, а слева пульсировала жгучая боль.

Она вспомнила ночную сцену. Было ли это взаправду — или только приснилось ей?

Она оглядела каюту.

Сундучок стоял на прежнем месте, под койкой, и следов ночного погрома не было заметно.

Так, может, приснилось?

Но голова болела, а когда Дуняша дотронулась до нее пальцами, она нащупала слева, именно там, куда ночью ударил ее Шнурков, здоровенную шишку…

Значит, не приснилось?

— Дуняша! — повторила Анастасия Николаевна. — Я, кажется, просила у тебя нюхательную соль! Неужели это так трудно?

— Да, простите… — Преодолевая дурноту, девушка полезла в саквояж, доставая синий флакон, нащупала на дне револьвер.

«Веблей» был на месте. Значит, все приснилось?

Она протянула флакон хозяйке. Та осторожно поднесла флакон к носу, вдохнула. Дуняша опустила глаза и увидела на полу небольшое красное пятно. Пятно крови, оставшееся в том месте, где стоял гороховый господин.

Дуняша вспомнила, как он вскрикнул от боли, поджимая раненую ногу…

Значит, не приснилось.

Она принесла хозяйке воды — умыться, помогла ей, умылась и сама.

От холодной воды стало легче.