Фестиваль

– Вы-то, конечно, не знаете. Может, только слышали краем уха, а вот в мое время мы все зачитывались книжкой Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке». Так там летчик совершал боевые вылеты без обеих ног – на протезах.

– Ну и что? – спросил один из мальчуганов. – Руки-то у него были.

– Вот если бы у него и рук не было… – поддержал первого второй, на что первый тут же отреагировал:

– А как бы он тогда сбивал вражеские самолеты?

Ошарашенный Егор Данилович умолк и побледнел. Юноши же, не обращая на него никакого внимания, попытались фонтанировать дальше:

– Как это – чем? Им… бедолагой. Представляете? Нажимает на гашетку… этим самым…

– Германские асы – в рассыпную.

– А героя воздушного боя награждают орденом и отправляют в госпиталь – подлечиться.

В результате разговора лечиться пришлось самим ребятам в городской больнице № 54 на Открытом шоссе. Одному из них Данилыч, в молодости имевший разряд по боксу, выбил четыре зуба, другому – два. Сейчас они лежали на больничных койках с одинаковыми диагнозами: сотрясение мозга, многочисленные ушибы и несущественные переломы.

Данилычу несколько раз звонили их родители – ведущие актеры одного из московских театров – и уважительно сообщали, что в ближайшее время ему придется раскошелиться на кругленькую сумму, в противном случае прогнозируя пожилому литератору цугундер на несколько нелегких будущих лет.

«И все-таки правильно я им тогда шарахнул!» – подумал Егор Данилович.

Почему-то вспомнилось, как однажды юноша Жора Бесхребетный, стыдливо прикрывая дырку на стареньком пальтишке, принес в редакцию популярного журнала «Вымпел» одно из своих первых стихотворений, посвященных соседке по лестничной клетке – очаровательной Машеньке Тутанхомоновой.

За столом в редакционном кабинете отдела поэзии сидел матерый редактор, являющийся по совместительству еще и литературным критиком, и, безобразно чавкая и отрыгиваясь, что-то ел. Наконец он поднял на вошедшего начинающего поэта опухшие глаза и недовольно сощурился.

– Ну что у тебя, мальчик? – Он поковырялся в зубах спичкой, и лицо его подобрело.

– Так я на секундочку, дядя. Хочу, чтоб вы напечатали одно мое четверостишие. Можно я его сейчас вам вслух прочитаю?

– Валяй, раз уж пришел. – Хозяин кабинета поудобнее уселся на допотопном стуле.

И здесь Жору заклинило. Вместо того чтобы с выражением продекламировать стихи собственного сочинения, он с перепугу начал читать другого классика – Александра Сергеевича Пушкина:

Я помню чудное мгновенье –
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…

«Все. Сейчас выгонит, подумает, что издеваюсь… – решил юный поэт, втянул неуклюжую голову в худенькие плечи и часто-часто заморгал огромными ресницами. Он хотел расплакаться, но не мог. – Вот сейчас критик скажет: “Ты, дружок, наверное, переутомился… Это же Пушкин!”».

Однако реакция кабинетного дяди оказалась несколько иной. Переутомился сегодня, видимо, сам критик. Он не узнал по стилю Александра Сергеевича и начал банально анализировать, как делал это сотни и сотни раз, объясняя толпам графоманов, ежедневно посещающих его кабинет, в чем их основные ошибки и просчеты.

– И всего-то? Стоило тебе тащиться сюда ради четырех строчек. Тем более, честно говоря, строчки-то – не очень.

– Неужели не нравится?

– Давай по порядку. К примеру, что это за обращение к женщине на «ты»? Невежливо. У тебя, наверное, просто к «вы» рифмы подходящей не нашлось. К тому же «ты – красоты» – заезжено и избито.

– Так ведь… – начал было оправдываться Бесхребетный.

– Помолчи. Идем дальше… «Чистой красоты». А что – бывает красота грязная? Может быть, я что-то недопонимаю, но твое выражение – глупость.

– Бывает разная красота.

– Секундочку, молодой человек. – Критик закурил. – Так, на чем я остановился? А-а… Да! Выражение «как гений чистой красоты» – неконкретно. Или «передо мной явилась…» Что значит – явилась? Пришла, приехала… на самолете прилетела?

– Пусть на самолете, – согласился начинающий поэт.

– Явилась… – саркастически повторил редактор отдела поэзии. – Являются, дорогуша, галлюцинации. Кстати, у поэтов они бывают чаще, чем у других обычных людей.

– У меня еще не было.

– У тебя еще все впереди. Или вот. – Редактора понесло. – Как ты там сказал? «Мимолетное видение»? Это же чушь собачья! Масло масляное. Если она – видение, то и так ясно, что явилась ненадолго. И почему вообще – видение? Я ведь как понимаю… Под «она» подразумевается женщина? Значит – женского рода, а «видение» – среднего. Как прикажете это понимать? Нестыковочка.

– А гений – вообще мужского. Что, тоже не подходит?

– Ну вот, начинаешь понимать, – обрадовался критик. – Молодец. И об основном. Нет в четверостишии настроения, оптимизма, бодрости – безысходность какая-то.

– Так ведь это признание женщине. Оно должно быть нежным…

– Опять ты за свое. Между прочим, и насчет гения – нескромно. Ну ни в какие ворота не лезет!

Начинающий поэт опустил глаза к полу, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.