Фестиваль

– У него какие-то очень важные переговоры. Я немного подслушал – на самом верху.

За Валерием Пименовичем Канделябровым из глубины стола внимательно наблюдал зоркий глаз музыкального критика Марины Гоннобобель. Приставая попеременно то к поэту Степанцову, то к художнику Данцеву, и будучи не уверена в обоих на предмет конкретной пользы и достижения через их охмурение необходимых финансовых результатов, она не теряла контроля и над остальными участками гастрономического плацдарма.

В телеведущего она была давно тайно и безответно влюблена.

– Вот этого бы дяденьку заполучить, – прошептали ее пухлые губы сами по себе.

– Что вы сказали, Мариночка? – не понял Степанцов.

– Ничего, ничего… – напряглась Гоннобобель. – Это я так, Вадик. Почти что про себя, о своем, о бабском…

– Бабьем, – поправил ее художник Александр Данцев.

– Пусть так, – моментально согласилась критикесса. – Но, господа, давайте же выпьем! У нас еще есть шампанское. Как же это замечательно!

– Что?

– Что все мы здесь сегодня собрались, – загнусавила Гоннобобель, подражая голосу известного барда. – Возьмемся за руки, – она попыталась обхватить с двух сторон руки своих кавалеров, но это ей не удалось.

Данцев просто жестко сказал:

– Не стоит.

А поэт Степанцов, слегка отодвинув корпус чуть в сторону, нарочито громким голосом произнес:

– Древние философы размышляли гораздо больше, чем читали, – вот отчего в их сочинениях так много конкретного. А Иван Федоров, скотина, все изменил. Теперь читают все кому не лень, а думать не хотят. Нет у них мозгов.

– И желания нет, – подхватил Данцев.

– Иной, начитавшись Сократа или, на худой конец, какого-нибудь нынешнего мыслителя-отморозка, сразу сделался бы великим героем, а у меня – наоборот. Мои сочинения, несомненно, положительно влияя на читателя, не подталкивают его к достижению конкретной реальной цели.

Марина попросила сигарету и прикурить:

– Вы себе противоречите. И вообще, что вы мне голову морочите разной философской херней? – Ее начал мучить старый недуг – грудная жаба. – Скажите честно, поедете ко мне домой продолжать веселиться или нет? У меня есть две очаровательные подруги и скрипка. На стене висит картина, и очень уютно.

– Конечно, поедем, – сразу согласились мужчины.

– А не мог ли кто-нибудь из вас пригласить в наше путешествие Валерия Пименовича?

– Кто это? – удивился Данцев.

– Как – кто? Известный телеведущий Валерий Пименович Канделябров. Вон он стоит. Ох, какая очаровательная у него улыбка, только, по-моему, с зубами у него не все в порядке.

– Что такое?!

– С правой стороны двух не хватает. Кариес, наверное.

Мужчины переглянулись.

– Пойдем на улицу, покурим, – предложил Степанцов.

– Не надо идти на улицу! – почуяв неладное, заверещала критикесса. – И здесь можно курить. В конце концов, я вам запрещаю переходить границы дозволенного. В том смысле, что отходить от меня далее чем на десять метров.

– Степанцов остался непреклонен:

– Ну что, ты идешь?

– Разумеется. – Данцев взял со стола пачку сигарет и сунул ее в бездонный карман.

Гоннобобель предупредила:

– Учтите, если вы сейчас уйдете – между нами все кончено.

Импозантные мужчины ушли с легким сердцем.

Народ радостно тусовался уже продолжительное время, а никаких с ерьезных столкновений, склок, драк либо предпосылок к ним на фуршетном горизонте отнюдь не наблюдалось.

– Ну не может быть такого, чтобы на таком серьезном мероприятии кто-нибудь кому-нибудь не смазал по роже… – грустно сказал Егор Данилович Бесхребетный и, поймав на себе вопросительный взгляд поэта Файбышенко, добавил: – Скучно уже становится.

Евгений Александрович, на секунду присмотревшись к окружавшим его людям, попытался обрадовать товарища:

– А ты знаешь, Егорушка, настрой-то у народа боевой, особенно у женской его части. Я думаю, что с минуту на минуту что-нибудь да будет.

Как в воду глядел бесстыжий гениальный поэт, предсказав недоразумения в человеческих отношениях. Рубикон был перейден, и даже не в одном месте, а сразу в двух.

В начале стола, слегка перебрав, бесстрашно ринулись друг на друга старые соперницы Марина Дудина и Анастасия Бланманже. Если бы этого не произошло, Самокруткин как режиссер крайне бы удивился отсутствию между ними очередного противостояния и в некотором смысле скорее всего даже расстроился, ведь причиной их постоянных драк был именно он – мэтр и человек.

На другой стороне хлебосольной пашни схлестнулись сначала в словесной, а затем и физической перепалке ответственные работницы фестиваля – девушки Светлана и Валерия. Безутешная секретарша генерального директора залепила своей младшей по званию коллеге звонкую пощечину и обвинила в совершеннейшей гнусности – уводке чужого жениха. Валерия ответила выверенным ударом ноги, и Света завалилась на еще не заплеванный пол, для общей потехи громко выкрикивая:

– Что ж ты, сука, делаешь?! Я же беременная!

С видом победительницы осмотрев поверженную, Валерия ответила тем же:

– А я, по-твоему, блин, какая?

Услышавший все это Сергей Сергеевич, восторженно зааплодировав, громко пояснил собравшимся: