Фестиваль

Оказалось, это пришел Азамат – дядя певца Саши Чингизова – утверждать график официальной церемонии вступления в брак, а также принес долгожданный аванс. Сегодня он был чисто выбрит, в недорогом, но все же опрятном сером костюмчике, в меру свежей рубашке и нарядном галстуке зеленого цвета. В руках он держал газетный сверток, в котором находились деньги. Газета была «Правда», и это особенно понравилось Ирине Львовне:

– Так им, коммунистам, подонкам, и надо! История все расставляет по своим местам. Когда-то они меня гнобили, а сейчас их печатный центральный орган нужен лишь для того, чтобы заворачивать в эту противную газетенку мои гонорары.

– Зря вы обращаете внимание на столь незначительные детали нашего бытия, – сумрачно отреагировал Азамат на восклицание хозяйки. – Ведь мудрость и заключается в том, чтобы знать, на что следует обращать внимание, а на что – нет.

– А я не мудра, – почти запела Ловнеровская, теребя в руках близкий сердцу сверток. – Я еще слишком молода, чтобы быть мудрой.

Гость понимающе покивал головой и без приглашения уселся за стол:

– Я договорился во всех инстанциях – свадьбу можно играть хоть завтра.

От неожиданности Ирина Львовна икнула и молча по привычке стала рассматривать кончики пальцев на обеих руках – она размышляла.

– Вообще-то, честно говоря, я бы тоже не хотела с этим затягивать. Мне оно надо?

– Очень приятно.

– Если, как ты говоришь, все уже готово – я, конечно, еще подумаю, – то в принципе у меня возражений нет.

– Очень приятно.

– Сколько ты предполагаешь пригласить народу?

– Чтобы было совсем очень приятно – человек сорок.

– Это исключено. Прокормить такую ораву…

– Не волнуйтесь, хозяйка. Все расходы по свадьбе я беру на себя.

– А вот это другое дело. – Ловнеровская аж подпрыгнула на месте. – Я всегда говорила, что горцы – самые благородные мужчины на свете.

– Очень приятно. – Казалось, у кавказского гостя внутри заел какой-то очень важный механизм, отвечающий за речь.

Ирина Львовна закатила глаза:

– Но сорок человек в мою квартиру не войдет. Вы же здесь планируете проведение торжества?

– Это мои проблемы, – грозно сверкнул глазами Азамат.

– Тогда скажи, если гостей будет сорок человек, значит, я могу пригласить половину… то есть двадцать… со своей стороны? В конце концов, у меня много знакомых, меня хорошо знают в Москве. И не только знают, но и ценят. И не только ценят, но ценят очень высоко.

– Я в этом не сомневаюсь. – Мудрый дядя наркомана Саши Чингизова достал из кармана отдельно лежащую там папиросу и, не спросив разрешения, чиркнул спичкой. Сделав несколько глубоких затяжек и закрыв глаза, с невероятной торжественностью он изрек очередную сентенцию: – Женщина, которая ценит себя слишком низко, сбивает цену всех остальных женщин.

– Слушай, откуда ты все это знаешь? – заинтересовалась Ирина Львовна.

– В школе учился.

– Ну, это понятно.

– Я в московской школе учился.

– Без прописки?!

– За бабки.

– А что, разве раньше товарно-денежные отношения также имели некоторый оттенок современности?

– Бабки во все времена – бабки. А хорошие бабки…

– …во все времена хорошие бабки, – догадалась обрадованная Ловнеровская и бережно провела рукой по газетному свертку. – Ух ты мой рублево-долларовый… – Она подняла сверток до уровня рта и вдруг страстно начала его целовать.

– Не надо, Ирина Львовна. Я не могу этого видеть… – Азамат стал раздражительным, курение наркотика привело его в состояние крайнего возбуждения.

– А-а… Не можешь? А покупать московскую прописку у несчастной бедной пенсионерки – это ты можешь?! Это у тебя получается?!

– Да, могу. Почему нет? Очень приятно. – Азамат посмотрел в сторону окна и вдруг увидел там высокие Кавказские горы, туманные вершины, узкие перевалы, дедушку Дато в бурке и с кинжалом, тетушку Гаянэ, готовящую скудный завтрак на траве, почувствовал волосатой грудью свежий, наполненный кислородом воздух и, не выдержав, разрыдался.

– Что, дорогой? Что с тобой? – Львовна прекратила приплясывать и с тревогой посмотрела на обезумевший взгляд гостя.

– Домой хочу! В аул…

Не без сарказма Ловнеровская заметила:

– Вот женишь завтра своего племянника, тогда и его и твоим аулом на ближайшие годы станет Москва.

– Какая Москва?

– Совсем тебе поплохело, дорогой? Столица нашей родины, лучший город земли.

– Какой горячий песок, как нестерпимо жжет глаза солнце…

Ирина Львовна обошла гостя с другой стороны и все поняла:

– Москалев! Валера! Скорее сюда! – Не дождавшись ответа, собрав волю в кулак, она сама помчалась к комнате соседа просить помощи: – Да открывай же, скотина! Подонок! Сейчас не до сантиментов с твоими бабами.

После упоминания о бабах дверь моментально отворилась, и в ее проеме возникла натренированная фигура конферансье:

– Ира, что случилось? Пожар?

– Считай, что горим. У меня сидит дядя Чингизова. Этот, как его… Ну, что-то типа ростовщика Джафара. – Ловнеровская схватилась за сердце.

– И что? Да не волнуйтесь вы так.

– Что, что… Он обкурился какой-то дряни. Точно так же, как это обычно делает его племянничек. И у него пошли глюки.