Фестрал (СИ)

Очнувшись, я понимаю, что рыдаю, уткнувшись в худое плечо. Реву безудержно, как в детстве, навзрыд, размазывая слезы и сопли по старой, выцветшей мантии. А он неловко и напряженно постукивает меня по спине, словно пытаясь выхлопать пыль. Он никогда не умел утешать. Но только в его объятиях с самого детства я находил полный покой.

— Успокоился?

Я позорно хлюпаю носом, киваю и отстраняюсь, пряча зареванные глаза, хотя давно уже привык его не стесняться.

— Посмотри на меня.

Он осторожно подцепляет пальцами мой подбородок. Но я настырно не смотрю на него. Я тоже могу быть упрямым.

— Почему? — за окно я тоже уже не смотрю — все равно Поттера там больше нет.

Какие-то доли секунды, и его бы так же не стало в этой постылой жизни. Я бы смог это сделать. Смог бы дальше жить без него. Или не смог?

— Ты хочешь знать, почему я тебе это позволил? — голос у него ровный, холодный, словно только что не случилось моей позорной истерики.

Я молча выдираюсь из цепких знакомых пальцев и киваю, вытирая рукавом мантии распухшие нос и глаза. Благо, этого не видит отец.

— Думал, так тебе будет легче.

Поттер ушел, и мне кажется, что за окном потемнело. Или это просто надвигается дождь?

Легче. Разве может быть легче без света? Я снова злюсь на него и неожиданно для себя бью по больному:

— Потому что ты тоже знаешь, каково это, любить без ответа?

Наши тайны — тайны только для нас. Крестный вздрагивает, но продолжает молча глядеть в облака, туда, где собираются тучи.

— Потому что я знаю, что значит любить эти глаза.

Он тоже бьет мне прямо под дых. Но я все же надеюсь, он говорит про Лили. Потому что иначе… Иначе… Я задыхаюсь.

— Разумеется, про нее. Прекратите истерику, Драко, — Северус морщится так брезгливо, словно я сунул ему под нос таракана.

Всегда умел читать мои мысли. И спасибо за это ему. Потому что от накатившего облегчения у меня даже ноги слабеют.

— Но ты не стал забывать, — сиплю я, пытаясь схватиться за подоконник. О святой Салазар, неужели к этому придурку я ревную даже его? Как я жалок.

Я молча жду, когда растает холодок от испуга в груди, а он желчно и подозрительно косится в мою сторону, кажется, больше не собираясь ничего добавлять. Но я не привык отступать.

— Почему ты не стал? — про мою настойчивость он знает не по наслышке. Поэтому тихонько вздыхает, зная, что я не отступал ни в год, ни в четыре, ни в пять.

— Не захотел. Как и ты, — наконец-то снисходит он до ответа.

— Но… почему? — я привык доверять ему всегда и во всем. Он старше, умнее. Он должен, просто обязан знать правду, почему мы с ним не смогли этого сделать.

Северус снова морщится, как обычно, от вынужденных объяснений.

— Это всё, — он кривится и хмурится, избегая называть вещи своими именами, совсем не умеет быть откровенным. Но все же продолжает мне объяснять, и я за это ему благодарен. — Долго. Почти двадцать лет. Это я. Часть меня. Я не помню себя без этой боли. Не умею жить без нее. Но я надеялся, что у тебя может быть шанс. Начать все сначала.

Поттер неожиданно снова показывается вдали, задумчиво бредет по тропинке, и я не могу отвести от него глаз. Вся его смешливость куда-то исчезла, и теперь, когда он один — он уставший и хмурый. Вот такого я люблю его так, что дыхания нет. Что в груди жмут тиски. Почему в детстве мне никто не рассказывал, что сердцу может быть больно настолько? Я снова прикасаюсь к стеклу, осторожно ведя пальцами по обожаемому лицу. Я ненавижу, но тут же прощаю себя за эту слабость.

— Я не могу его потерять, — шепчу я, объясняя. — Даже так. Даже такого.

Я больше не говорю ничего, но Северус молчит, и я надеюсь, что и так все понятно.

Пусть Поттер не любит. Пусть никогда не будет со мной. Пусть сердце рвется на части. Но он тоже давно уже стал частью меня. Оторванной, окровавленной частью.

Поттер останавливается, приваливаясь спиной к высокому вязу, и мои пальцы сами собой продолжают гладить его далекие руки и плечи.

— Забыть его — значит, забыть себя самого. Все, что я пережил, прожил. Я не смогу. Никогда. Ты меня понимаешь?

Тяжелая рука ложится мне на плечо. Я знаю, он действительно понимает.

— Я попытался. Дальше ты сам.

Я молча киваю. Теперь я сам по себе. Выбрал свой путь с ненормальной любовью.

Северус усмехается, снова читая меня как открытую книгу, но я больше не злюсь на него за эту усмешку. Сложно злиться на того, кто ради тебя отдаст свою жизнь. На того, кто так давно с тобой в одной лодке. Ведь он тоже так и не смог выпить это проклятое зелье.

Поттер, вскинув голову, устало смотрит в сторону замка, и я понимаю, что был идиотом, когда пытался забыть эти глаза. Потому что их забыть невозможно.

Невозможно…

Что-то снова начинает грызть меня изнутри. Медленно, очень медленно я веду головой, и от неясной догадки у меня опять все холодеет внутри. Северус смотрит в окно, глядит на Поттера с совершенно бесстрастным лицом, и я неожиданно понимаю, что по никому не понятной причине Поттер целую неделю больше не бесит его. Не раздражает. Не остается после уроков. Может быть, потому что…