Февраль – близнец ноября

Черный просит не переживать из-за того, что они не попали внутрь, а в ответ ему летит цитата из еще одного знакомого фильма: «Только людям, не умеющим веселиться, нужно специально отведенное место для веселья».

Звезд сегодня так предательски не видно, потому что на небо накатили долгожданные тучи и до сих пор капризничают, пуская вниз лишь слабую морось.

– Какое сегодня число? – спрашивает Белая, поднимая голову.

– По-моему, двадцатое.

Опершись макушкой о металлический прут, она прищуривается – точно думает и сейчас начнет что-то рассказывать. Черный улыбается не забавному поджатию губ девушки, а своему «щелчку» на какое-то его действие, жест, мимику.

– Я тут подумала, – «я же говорил», – интересно, каково людям, родившимся двадцать девятого февраля. Празднование дня рождения раз в четыре года. Можно шутить о медленном взрослении.

– Некоторые и так остаются детьми слишком долго, – произносит Черный, впервые увидев, что брелок у Белой – маленький голубой глобус. Тот хмыкает.

– Счастливчики.

Их захлестывает прохлада полуночи и звуки медленной музыки за спинами, когда красные, болезненного вида пальцы вальсируют на тыльной стороне ладони чужой руки, сложенной на колене: и щекотно, и приятно, как танец маленьких льдинок вместо кончиков пальцев. Черный не выдерживает этого на второй минуте, когда крепко сжимает маленькую ладонь, пытаясь наконец-то ее согреть, и почти умоляет, глядя Белой в глаза:

– Хватит стучаться мне в душу.

Девушка не отвечает и не отводит взгляд, такой пропащая и безвыходная.

– У тебя глаза как цвет неба сейчас. – вдогонку бормочет брюнет, слишком заглядевшись.

– Это я его копчу, – Белая свободной рукой сжимает Черному второе запястье и поднимается, увлекая парня на себя. – Давай потанцуем.

Совсем рядом с ними одинешенько стоит желтеющий, угрюмый фонарь, чья площадь освещения стала их танцевальной площадкой; хоть песня почти закончилась, молодые люди просто прильнули друг другу к плечам, куда-то спрятав руки, куда-то умостив подбородки; не важно.

Черный ощущает, что этот пиджак совершенно девушку не греет, думает о давних словах между ними и делает вывод, что некоторых людей согреть можно только внутри. Морось усиливается до полноценного дождя, что можно так радостно и расслабленно чувствовать отяжеление одежды и волос; с щек смывается дневная пыль и пара крошечных слез.

Это как-то совсем астрально и выдумано, до жути призрачно – Белая снова гладит Черного по затылку, а тот сквозь смесь воды и уличных запахов неожиданно резко чувствует приятный белый виноград. Кто они такие в этот момент? Почему хочется не брать в расчет временные показатели, статусы, положения (которых нет) и сравнять эти секунды с фееричностью снов? Просто до чего же больно.

– В моих легких чувств больше, чем никотина, понимаешь, куда всё зашло?

Черный заканчивает их танец фразой о том, что будь бы всё это игрой в шахматы, сейчас был бы мат, и целует Белую, обхватив ладонями её лицо. Губы еще не зажили, что заставляет быть осторожнее, но девушка наоборот прижимается к нему, кажется, очень сильно зажмурившись, чтобы не задрожать.

Дело происходит ровно через сутки и три часа в незнакомой обоим местности, но такой же угрюмой, как и все их места встреч и прогулок – старая детская площадка с песочницей без песка (удивительно, правда?).

Если бы кто-то из них имел привычку просматривать прогноз погоды, то сейчас бы поднявшийся ветер не мешал грандиозным планам, созревшим этим днём. Белая сказала, что ей просто необходимо избавиться от тянувших назад нитей – Черный долго и упорно не понимал происходящего даже тогда, когда увидел девушку со стопкой каких-то бумажек в руках, принесенных из дома.

– Это письма, – пояснила Белая, дергано отбрасывая лезущую в глаза челку, – у меня какое-то проклятие: натыкаться на романтичных людей.

Черный не просит дать почитать, только краем глаза уловив несколько слов черной ручкой, частое обращение «Б***» и много восклицательных знаков. Он смотрит, как Белая сминает все конверты в одну кучку, сидя на корточках и вынимает из карманов зажигалку. Воздух здесь как-то более свеж, чем в центральных районах, и улицы более тихие – дом позади уже глубоко спит.

Черный выбрался из квартиры натуральным образом в пижаме, ботинках на босую ногу и в куртке – смехотворная ситуация. Спать совершенно не хочется, и брюнет во все глаза наблюдает, как Белая борется с природой, пытаясь выщелкать из зажигалки всполох огня, прикрывая ту ладонью.

– Ты такая неправильная, – бормочет Черный, как итоговое заключение всех своих догадок и выводов, а Белая этому замечанию глухо хмыкает.

– Как здорово, что ты это понял, – отвечает она и понижает голос, – разрушение не всегда есть вред. Иногда это освобождение.

Сегодня она угрюма в непривычной для себя форме – слишком тихая какая-то, очень мало и сухо говорит. Её синяки посветлели, а на месте пластырей на висках и щеке засохшие корочки кожи; Черному очень хотелось при встрече поцеловать царапины.