Февраль – близнец ноября

Брюнет перестает веселиться и просто смотрит на девушку, что снова где-то летала вне орбиты их общения. За это время он вдруг понимает, что Белая – жутко маленькая и неуклюжая, наверняка может заплакать от грустного фильма, но не сломится от личных чувств, а подавит их с фитилями, склонна к безделью и лени, тяжело на что-то решается. К ней не так легко пробраться. Однако Черный…

Внезапно она поднимает глаза с самым растерянным видом, и заставленный врасплох парень невнятно мямлит:

– Не хочешь… чай?

Они впервые сидят за прямоугольным столом на кухне в забавную скатерть с ромашками и с брюхастыми чашками в узорах с сердечками. Белая долго улыбается, прислонившись лбом к ручке, а когда Черный спрашивает, в чем дело, тихо произносит смеющимся тоном:

– Когда начинаешь пить с человеком чай на кухне, а не вино на ступеньках, это уже серьезно.

Она впервые не приходит к окончанию рабочего дня Черного, который под вечер от напряжения уже вовсю жмет в ладонях шпиль арматуры и не чувствует хлестанья ветра по голой шее. Его подгоняет начальник, мол, малец, иди домой, ты всё уже сделал, так чего топчешься тут?

День будто по-прежнему отказывается преобладать и месяц выкатывается из-за горизонта слишком рано, гасит небо быстрее спички. Парню ничего не остается, кроме как безнадежно плестись домой по их привычной дороге, может, Белая просто задержалась на своей собственной работе (какая, где, и в чем заключается, она не рассказывала). И волнение, и опустошенность, а ведь за день в голове скопилось столько идей для них – Черный даже покурить не ходил, решил оттянуть самое приятное.

Стараясь смотреть по сторонам, он и не заметил, как знакомого типажа тело врезалось в него со всего хода. Белая закрывала лицо ладонями, на костяшках которых в полумраке явно чернела не нефть; уголок губы у неё неестественно блестел, а бледность кожи слишком явно выдавала гематомы. Она ничего не говорила – просто чувствовала, что уткнулась в нужную грудь, и просто стояла, опустив голову.

– Что случилось? – Черный моментально хватает её за запястья, заставляя посмотреть на себя, хотя сам клонится к девушке, сам выискивает её взгляд. Белая пожимает плечами слишком робко и хмыкает.

– Да бывает…

– Не улыбайся, – буркает младший, – больно будет.

Белой хватает на пять минут допросов и причитаний про дезинфекцию, потом она шипит, что живет через пару домов на другой улице, и у неё есть аптечка (потому что у Черного – нет). Брюнет заставляет её показывать дорогу в слегка грубой форме от обиды за недоверие – Белая так и не сказала, с кем подралась.

Однако это первый раз, когда он видит, где девушка живет. Квартира живет с владелицей в полной духовной идиллии: странная планировка со слишком узким коридором, паркет в разводах, превратившаяся в столовую спальня, старые ящики темного дерева и висящих ручек – такой древний антиквариат. И единственная картина «Крик» Мунка на стене, намного бледнее, чем ей предположено быть.

У Белой аптечка на самой высокой полке, которую она толком и достать без помощи не может; Черный усаживает её на темно-бурый скрипучий диван и просит не двигаться.

– Я скоро уеду, – её голос посажен, нервами, сигаретами, долгим молчанием – не важно, круги под глазами явно были многослойными, а туман во взгляде – застоявшийся.

– Надолго? – Интересуется Черный, смачивая перекисью вату.

– На очень долго.

– Зачем?

Белая тяжело вздыхает, опаляя выдохом пальцы брюнета.

– Думаю, если ничего не меняется, ты должен изменить что-то сам.

– А я? – Черный глядит на неё во все глаза – Я не перемена?

Она все-таки улыбается, и на этот раз ласково, по-доброму, с крошкой жалости; бессильно проводит ладонью по затылку парня, который никак не может отойти от ощущения мягкости чужой кожи, с которой плавно стирал кровь. Белая кажется почти прозрачной, когда шепчет:

– Я говорила совсем не об этом… Черный.

Тот закрывает глаза плотно, и пытается представить Белую в грохочущим по рельсам поезде: сидит обязательно у окна в задумчивой позе, глотает взглядом пейзажи вместо лиц, не обращает внимания на попутчиков. Это определенно красивая картина и красочный, полный надежды этюд.

Когда с ватой, пластырями и признаниями покончено, Белая слегка тянет Чанеля за край воротника и кивает ему на стол.

– А у меня, – она показывает на валявшуюся рядом с зажигалкой колоду карт, – смотри, что есть/

Они сидят друг рядом с другом под пледом глубокой ночи, прислонившись к металлическому забору, ограждающему дорогой ночной клуб, куда их ожидаемо не пустили. Но, несмотря на это, даже на улице была слышна громыхающая из него музыка.

На Белой сегодня какой-то праздник – белый пиджак на черную майку и туфли цвета осенних листьев, а на макушке – те самые черные очки, которые Черный решил ей подарить, как самому нуждаещемуся в помощи (и понятие «на память» тут не причем). Белая вертит в пальцах колечко от брелка, иногда продевает в него палец и спрашивает: «это похоже на серебро?»