Всю ночь Настя боролась со сном, то сладко засыпая, то вынуждая себя проснуться, встать на табуретку и посмотреть на улицу: не появились ли прохожие?
Из подъезда дома Настя вышла вместе с дворником, заступающим на работу. Падал снежок, было зябко в поношенном пальтеце. Кругом ни души. Не будучи боязливой, Настя все же предпочитала не оглядываться по сторонам. Минут через пять со стороны Комсомольской площади загромыхал по рельсам грузовой трамвай с открытой платформой. Вела его женщина. Эта минутная близость к человеку, промелькнувшему за стеклом, приободрила Настю. Она стала думать о Клаве Кузнецовой, которая, наверное, спокойно спит на своей кровати в общежитии, и о том, что не сегодня-завтра они заживут с ней в одной комнате. Тогда прощай старый дом, прощайте ненавистные зеркальные окна Антонины, откуда не раз могли видеть ее глаза Федора Коптева!
Г Л А В А XXVI
От сестры часто приходили письма, написанные несколько торопливо, но всегда с хорошими известиями. Миша работой доволен, и им тоже довольны: администрация, кружковцы. На первый его концерт зрители валом валили, и молодой режиссер сразу приобрел популярность.
«Скажу тебе, Настенька, по секрету — я не тщеславная, но, ей-ей, приятно — все-то знают нас, уважительно здороваются. Тут местный выговор на «о». От кружковцев Миша требует московского произношения. Пока они сбиваются и получается потешно. В театральном кружке, вернее, в студии, как не без гордости величает режиссер свой коллектив, много способных ребят, серьезно увлеченных сценой. Сейчас готовят «Чужого ребенка».
Что касается меня, то я определилась в слесари-ремонтники на текстильном комбинате. Месяца два предстоит поработать в учениках, ибо, сама понимаешь, дело в какой-то степени для меня новое. Комбинат после нашего завода кажется мне патриархальным, хотя бы за одно то, что окна его смотрятся в большой пруд, или, как ткачи называют, озеро. Вот приедешь к нам в гости, я тебя повожу по его цехам. Мы уже с Мишей считаем дни до твоих каникул».
— Ну, готовься, Настюха! — выслушав Мариино письмо, комментировала Клава. И на первом же групповом собрании, когда распределяли ордера на верхнюю одежду, потребовала Воронцовой ордер на зимнее пальто.
— Она сама не попросит, а ей нужно! В материнских обносках ходит, — напористо говорила Клава, хотя никто не возражал.
Узнав в магазине, что пальто стоит двадцать пять рублей — целая месячная стипендия! — Настя рассердилась на свою попечительницу:
— И чего горланила, когда не по зубам!
— По зубам. У Филиппа займем. У него водятся дензнаки, — не отступала Клава и добилась своего.
В магазине выбирать было не из чего, пальто оказалось Насте широко, длинно, и все же покупательница осталась довольна: никакого сравнения со старым, кургузым!
Обитательницы Настиной комнаты расхвалили покупку, а что касается излишка в длине и ширине, то, не долго думая, дружно решили пальто обрезать, сшить к нему поясок с красивой пряжкой, и Настя может запахнуться по фигуре тютелька в тютельку!
Через два часа переделка была закончена и бурно одобрена. Теперь примеряли пальто все по очереди с нескрываемой надеждой при случае покрасоваться в нем. Жилички комнаты ни во что ставили личную собственность и носили свои вещи коллективно. Это очень украшало жизнь!
Настя пришлась девушкам «ко двору», особенно с того вечера, когда, подзадориваемая ими, она ухитрилась вымыть голову одним стаканом горячей воды, разбавленной двумя холодными. Вся эта затея происходила под непрерывный хохот.
Комендант общежития, высокий педантичный человек с удлиненным лицом, прозванный «костяной яичницей», пробовал несколько раз стучаться к ним, однако не был впущен. Улучив момент, когда одна из девушек вышла на крыльцо выплеснуть из таза воду, комендант без разрешения приоткрыл дверь.
— Я обязан знать, что тут происходит у вас? — раздраженно заговорил он, но, увидев полуодетую Настю, ретировался.
Комендант общежития не простил девушкам игнорирования его власти, удвоив надзор за их комнатой и требуя неукоснительного выполнения правил внутреннего распорядка, за который они сами когда-то проголосовали.
Пункт «б» этих правил лишал девчонок удовольствия видеть Клавиного ухажера Филиппа Клейстерова в будние дни. А он обычно приходил к ним два раза в неделю, и всегда не с пустыми руками: то приносил кулечек соевых конфет, то пряники, полученные по карточке взамен белого хлеба. Хозяйки комнаты резво бежали в котельную за кипятком, накрывали стол чистой бумагой и устраивались по-семейному чаевничать.
На пути Филиппа Клейстерова теперь, увы, стоял комендант общежития.
— Да он сам же — блюститель порядка, в милиции служит! — пробовали заступиться за гостя девушки, но безрезультатно.
На десятидневные каникулы все, кроме Клавы, которая ждала мать в Москву, разъезжались по домам.
Настя благополучно доехала до Иванова и первым делом справилась на вокзале, когда будет местный поезд на Родники.
— Ждите, скоро! — лаконично ответили в окошечке.