Февральский дождь

– От Стасика! – возвестила Крошка. – Он просто не мог не любить Полину, или только делать вид, что любит. Иначе бы она или что-то сделала с собой, или еще раньше умерла. Она была абсолютно зависима от его чувства к ней. И он не знал, что с этим делать. Она говорила ему: если ты меня больше не любишь, то зачем мне жить?

Я припомнил: в пьесе именно так это и подано.

– Юра, как ты этого не понял? – продолжала темпераментная Крошка. – Это была та самая самозабвенная любовь. Полине очень нравилась работа в Алма-Ате. И особенно сам город, где даже зимой можно ходить без головного убора. Это она всем говорила. Но она поехала за Стасиком в наш стылый, промозглый, неряшливый Питер, потому что здесь Стасику виделся его большой успех. Но этого успеха все не было и не было. И вот – этот сценарий. Полина наверняка видела, что Стасик написал любовную историю – не уровня «Анны Карениной». Но сценарий мог выстрелить. Ее любимый муж был в шаге от первой удачи. От хорошего гонорара, наконец, что тоже имело значение. Наверное, она понимала, что над ней будут посмеиваться. Но готова была все стерпеть. Сама врач, она должна была понимать, чем ей это грозит. Но, видимо, отмахнулась. Мол, переживет. И вот – не пережила. Иммунитет отказал.

Здесь я предложил Крошке отмотать назад. Как мог Стасик, зная о таком отношении к нему Полины, додуматься до идеи такого фильма?

– Ну, знаешь, тут в голову лезут совсем нехорошие мысли, – сказала Крошка.

Тут ее озарило:

– Слушай, а я еще думала, зачем он эту книжку накатал. Теперь все встает на свои места. Эта книжка – выступление адвоката самому себе в прозе.

Мы еще долго говорили в тот летний вечер. Крошка тонко разбиралась в стимулах творчества. Пишущая сама, она понимала, что сочинителем двигает главным образом жажда известности и денег. Однако честно и трезво сознавала, что этого мало. Если ты хочешь написать что-то стоящее, ты должен отдать на суд читателя или зрителя не только то, что любишь в себе и своих героях. Ты должен также показать и рассказать то, что не годится даже для исповеди. Тогда только ты – художник, а не поверхностный, фальшивый нарцисс. То есть. Чтобы стать настоящим художником, нужно отказаться от любований перед зеркалом и копить в себе содержание. Иначе что бы ты ни написал, будет смешной позой и примитивным враньем.

Крошка умно рассуждала, а я смотрел на нее и думал: вот кто может мне помочь! В последнее время я все чаще вспоминал сестру Аллу. Я тосковал по ней всю жизнь. Но раньше это было что-то вроде ностальгии. А сегодня становилось навязчивой идеей.

Я сделал запрос в справочное бюро Санкт-Петербурга. Получил ответ. Терехову Аллу Леонтьевну, 1944 года рождения найти нет никакой возможности. Скорее всего, у нее после замужества теперь другая фамилия. Оставалась совсем слабая надежда. Попробовать отыскать по необычному отчеству.

– Крошка, ты такая пробивная…

– Вот не можете вы, Тереховы, не пользоваться бабами, – попрекнула Крошка, выслушав просьбу.

Но согласилась попытаться

Алла

Глава 68

В бегах я резко повзрослел. Нет, голова у меня работала все так же по-щенячьи. Но я по-взрослому понимал, что срок надо отбыть. И так же по-взрослому считал, что сдаться надо достойно. Возвращаться в Павлодар поездом я не рискнул. Купил билет на самолет. Был конец декабря. Конечно, хотелось встретить Новый год на воле, а потом уже сдаться. Но мысленно я уже был за высоким забором с колючей проволокой, с вышками по углам, с азиатами на вышках.

Ночь я провел дома, а утром отправился в милицию. Со мной шел отец. Хотя ему, наверное, казалось, что я иду с ним. Я шел сдаваться, а он был сопровождаюшим лицом. Вид у него был хмурый, но в глазах читалось облегчение. Из-за меня его понизили в должности. Он потерял в окладе. Но теперь его служебное положение вскоре будет восстановлено.

Гронин был ошарашен. От неожиданности даже руку протянул. Своим рывком я подпортил ему карьеру. И вот оказалось, что он был прав, оставив меня на свободе. В то время в моде была «ставка на доверие». Эта ставка Гронина сработала. Хотя сейчас, спустя столько лет, я допускаю, что думаю о нем лучше, чем он того стоил. Он мог просто играться со мной и пудрить мне мозги себе в удовольствие. Настоящий мент- профессионал любит тешить свое самолюбие психологическими экспериментами.

За мной с лязгом захлопывается дверь камеры. В руках у меня «машка» – тощий матрац с пятнами от мастурбаций. Сколько мужиков спало на «машке» до меня? А матрацы не стирают…Эх…

Кладу на общак собранный мамой сидор. Шмат свиного сала, круг краковской колбасы, две банки сгущенки, буханка хлеба.

– Правильно, своё здесь только говно, – говорит развязный малый по кличке Шницель.

Он старше меня лет на шесть. У него странное лицо, симпатичное и в то же время отталкивающее . Хотя, если хорошенько приглядеться, тут почти у всех такие лица.