Фьезоланские нимфы

Так чаща свежая ещё таила
Любовника влюблённого, — воздев
Чело, Диана видит, что светило
Дневное в небе никнет, потускнев,
Лишённое лучистости и пыла, —
И вот она и лик весёлый дев
Идут на холм, поют, непринуждённы,
Прекраснейшие песни и канцоны.

XXIX

И Африко, очей не отрывая,
Глядит и слушает. Встают, и вот
Его любимую зовёт другая:
«Пойдём же, Мензола!» Она встаёт —
И так легка, подружек нагоняя!
Рассыпался прекрасных нимф народ
По хижинкам укромным понемногу,
Диану проводивши в путь-дорогу.

XXX

Пятнадцать[10] было нимфе лет едва ли,
Златились кудри длинные у ней,
Её одежды белизной сияли,
Прекрасен был лучистый взгляд очей.
Кто в них глядел, не ведал тот печали;
Вид ангела, движенья — нет стройней,
Рука стрелой играет заострённой.
Но где теперь покинутый влюблённый?

XXXI

Он одинок, задумчивый, унылый,
Безмерному страданью обречён.
Оставленный прекрасноликой милой,
Без сил прервать мелькнувший страстный сон, —
«Увы мне! О, с какою мучит силой
Минувший миг блаженный! — молвит он. —
Подумать только: где и как найду я
Теперь её, в отчаянье тоскуя?

XXXII

Не знаю той, что вдруг меня сразила,
Хоть слышал: Мензола — так имя ей.
Покинув, осмеяла, изъязвила,
Меня не видев, о любви моей
Не ведая. О, знай: мне всё не мило,
И груз любви — что миг, то тяжелей!
Ах, Мензола прекрасная, мне больно!
Твой Африко покинут, хоть невольно!»

XXXIII

Потом он сел, где милая сидела,
Где только что он любовался ей,
Прелестною; всё глубже пламенела
Огнём кипящим грудь, всё горячей,
И наземь повергаясь то и дело,
Он длил игру Амуровых затей,
Лобзал траву, шепча: «О, ты блаженна:
Тебя касалась та, что совершенна».

XXXIV

И говорил: «Увы мне! — воздыхая. —
Судьбина зла. Сегодня же вела
И соблазняла — о, совсем иная!
Счастливого — злосчастью обрекла, —
И девушка-дитя, сама не зная,
На жалкий путь страдальца повлекла.
Мне нет вождя, хранителя, — всё втуне.
Одной любви я верен — и Фортуне.

XXXV

Хоть знала бы она, как пламенею
Любовью к ней, иль видела б меня!
Нет, страстью бы испугана моею
Она была, — и всякого кляня,
Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,
Она бежала б этого огня,
Смятенная: она ведь ненавидит
Всех нас, мужчин, какого ни увидит.

XXXVI

Что делать мне? Всё кончено. Ужели
Открыться ей? Себя же погубить.
Молчать — нет сил, молчать всего тяжеле:
Огонь в груди всё будет злей томить.
Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?
Пусть этой муки оборвётся нить:
Ведь не погаснет этот пламень жгучий, —
Смерть всё равно предстанет неминучей».

XXXVII