Фиалок в Ницце больше нет

А потом (к тому времени тело уже забрали, а всех зевак она выпроводила вон, и они остались в «Ване Гоге» одни), усевшись за стол, вдруг опустил на него свои большие руки и заплакал как ребенок.

Саша не стала его утешать, только отправилась на кухню и сделала для него кофе. Ставя перед Ильей чашку, она сказала:

– Не могу обещать, что такой же вкусный, как у тебя.

Тот, все еще плача, отхлебнул и, скривившись, заявил:

– Отвратительный!

И заревел пуще прежнего.

Брата он, несмотря на все их разногласия и несхожие представления о жизни, любил, да еще как. И Саша вдруг ощутила, что испытывает к этому плачущему бородачу с диабетом симпатию.

Или даже больше?

– «Ваню Гога» сегодня придется закрыть, я позабочусь… – пробормотала она, а Илья заявил, сверкая глазами:

– «Ваня Гог» сегодня будет открыт, как и всегда!

Вздохнув, он произнес:

– Они ведь все равно придут и выломают дверь, если она будет на замке. Они его все любили, как и мы с тобой, ведь правда?

Саша кивнула.

– А ведь, что ни говори, Ванечка поступил гениально: просто взял и умер молодым.

– Что ты такое говоришь! – девушка была шокирована. – Ему не было и двадцати пяти!

– Было. Ванечка из клуба «27». Он о своем возрасте, как и обо всем прочем, врал. Получил удовольствие от жизни – и помер. Вот бы нам всем так!

Он снова заплакал, и Саша попробовала кофе, который сварила ему.

Ну да, Илья прав: отвратительный.

– Может, ты приготовишь, у тебя лучше получается, – попросила она, понимая, что ему надо чем-то заняться.

Он и приготовил. И, попивая чудный кофе, она вспоминала Ванечку: невыносимого, но такого любимого.

И теперь безвозвратно мертвого.

Похороны (уже третьи за последние месяцы в жизни Саши) превратились в грандиозный спектакль, который пришелся бы покойному по вкусу.

Его гроб на Северное кладбище эскортировали рокеры на мотоциклах, а перед открытой могилой прошел импровизированный рок-концерт.

А потом имела место грандиозная попойка в «Ване Гоге», и трезвыми под конец остались только два человека: Саша, которая всех обслуживала, и бородач Илья, который по причине своего диабета ни капли не пил.

Когда же все ушли и они остались среди Содома и Гоморры из грязных тарелок, пустых бутылок и разбитых рюмок, Илья произнес:

– Это финальный аккорд, больше «Ваня Гог» не откроется.

Саша, не веря своим ушам, заявила:

– Нет, ты не можешь так поступить! Это же… – Она запнулась, подбирая аргументы. – Это же память о твоем брате!

Бородач только качнул головой.

– О чем память? О том, что он тут в Рождество, приняв смертельную дозу наркотиков, умер в подсобке? Думаешь, я хочу, каждый раз проходя мимо двери, вспоминать о том, что нашел его там – мертвым, с пеной у рта?

Саша была уверена, что нет.

– Мы все тут переделаем, эту ужасную софу выбросим, подсобку закроем.

– Мы? – спросил удивленно Илья. – Кого ты имеешь в виду?

Девушка быстро ответила, потому что уже наметила план:

– Мы с тобой! Потому что тебе нужен кто-то, кто мог бы продолжить заниматься «Ваней Гогом», раз ты сам не можешь. А я могу! Я тут все знаю, я все умею. А чего не умею, тому научусь.

Он молчал, и Саша быстро заговорила:

– Если нужны деньги, чтобы войти в долю, то они у меня есть.

Ну да, у нее было много денег: доллары, которые лежали в банковской ячейке, вырученные от продажи двух квартир, питерской и московской.

Илья, внимательно глядя на нее, по-прежнему ничего не говорил.

– Думаешь, я не справлюсь? – смутилась Саша, и бородач произнес:

– Уверен, что ты сделаешь лучше, чем было при Ванечке. Но… – Он собрался с мыслями. – Ты уверена, что тебе надо от жизни именно это? Ты хочешь делать это, словно это твое задание. Он бы на твоем месте так не поступил!

Да, Ванечка, умри она сама или его брат, точно не стал бы пытаться вернуть прошлое.

А она, выходит, пыталась?

– Он был бы нами горд… – произнесла девушка, а Илья усмехнулся:

– Вот уж ни за что не поверю! Скорее счел бы, что мы лохи и дуралеи, раз тратим свою жизнь не на то, чтобы получать от нее сиюминутное удовольствие.

Ну да, Илья, как всегда, был прав.

– А так, выходит, мы будем его рабами даже после его смерти и станем хранить и лелеять память о нем, хотя он…

Саша знала, что он хотел сказать.

Хотя Ванечка этого не заслуживал.

– Значит, закроешь? – спросила она дрогнувшим голосом, и тот, подумав, сказал:

– Если ты мне поможешь, то нет!

Саша, конечно же, помогла, развив невероятно бурную деятельность. Конечно, отсутствие Ванечки компенсировать никто и ничто не могло, но она и не пыталась.

Нарисованный Ильей портрет Ванечки в стиле Ван Гога перекочевал теперь из коридора в зал, на самое видное место.

Ну да, это был своего рода храм Ванечки, и он был тут единственный святой. Даже софу, на которой он умер, из-за непонятного суеверия так и не выбросили.

Дела в «Ване Гоге», несмотря на кончину его звезды, шли как нельзя лучше, Илья в процесс не вмешивался, хотя каждый вечер приходил и, сидя в углу, что-то рисовал в альбоме.

Саша же, убедившись, что у нее все спорится, вдруг задумалась: а что дальше?