Фигуры света

– Она ведь так никогда и не получит диплома, да? Даже теперь. Даже если у нас, у тех, кто младше нее, они будут. Ей останется только смотреть, как мы уезжаем и добиваемся того, чего ей никогда не добиться.

Мимо катится забрызганная грязью телега, Луиза подхватывает юбки.

– Поэтому она и стала учительницей, разве нет? В этом-то и есть весь смысл школы.

Прежде Алли никогда не приходило в голову, что женщины, чьими стараниями меняется мир, уже не смогут обратить эти перемены себе на пользу. Мисс Джонсон не получит диплома. У жены профессора Льюиса все время уходит на письма благотворителям, поиски средств и домашнее хозяйство, поэтому она может посещать только лекции мужа, но он ведь, наверное, и за обедом может ей все рассказать, а значит, она делает это, наверное, из чувства супружеского долга, а не ради самосовершенствования. Даже отец доктора Блэквелл запрещал ей брать деньги за работу, говоря, что медицину можно практиковать на досуге или из благотворительных побуждений, но работающая женщина срамит семью, позорит отца и мужа, которые и должны ее обеспечивать.

В тот же вечер Алли составляет себе распорядок дня: после школы – пятнадцать минут на то, чтобы умыться, переодеться и выпить чаю, пятнадцать минут на то, чтобы убрать со стола и вымыть посуду, а потом – три часа учиться, до самого ужина. И всю работу по дому тоже надо сделать. Мама говорит, что каждый человек в силах сам приготовить себе поесть или прибраться в доме. Никакие устремления Алли не могут служить оправданием гордыни, да и умственный труд не спасет ее от нервной слабости – не то что домашние дела. После ужина мама следит за тем, чтобы Алли непременно помогла Дженни вымыть посуду и прибраться на кухне, вычистила и наваксила всю обувь, починила свою одежду и одежду Мэй. Затем Алли отправляют в постель – пока что она снова спит в их общей спальне, – но Алли выяснила, что если усесться за занавеской на подоконник, то при свете фонарей за окном вполне можно читать, а фонари горят до самого рассвета. Алли ждет, пока Мэй заснет, потом стаскивает со своей кровати одеяла. Одно она оборачивает вокруг талии, чтобы не мерзли ноги и было мягко сидеть, а второе накидывает на плечи, поверх шали, которой она укутывает голову. Нельзя писать чернилами, когда ерзаешь на подоконнике в темноте, поэтому она берет из папиной студии мягкий карандаш, достаточно темный, чтобы в полумраке можно было разобрать написанное, и – одно за другим – выполняет все задания мисс Джонсон, все, о чем ее могут спросить на вступительном экзамене в университет. Иногда, съежившись за занавеской, она думает об этих людях, об этих мужчинах – мужчинах, которые владеют умами столь многих учеников и учителей, которые могут в один миг переменить чужие мечты и мысли. Она их одолеет. Она станет одной из них. Не спать – это еще и не видеть кошмаров. Заслышав, что мама запирает двери, она возвращается в кровать – вдруг мама решит заглянуть к ним – и иногда ненадолго засыпает, но в два часа просыпается от звона напольных часов, чтобы позаниматься в тишине, когда кажется, что город вокруг совсем уснул, и затем, с чувством исполненного долга, снова ложится еще немного вздремнуть, пока не придет время растапливать плиту на кухне. И у нее все получается. Она соблюдает этот режим, и истерические припадки прекращаются. Доктор Генри был прав. Строгий распорядок дня и усердный труд могут спасти человека от безумия. Дела у нее идут в гору, как у папы.