Фигуры света

Папа поговаривал о том, чтобы запереть дом, а Мэй и Алли на время их с мамой отсутствия отправить к тетке Мэри в Лондон, но у Алли экзамены через каких-нибудь пару недель. Разумеется, она все сдаст, говорит папа, а если и нет, то их прекрасно можно пересдать. Если надеяться только на то, будто успеешь что-то наспех зазубрить в последнюю минуту, значит, она на самом деле совершенно не готова к экзаменам. Алли смотрит себе под ноги до тех пор, пока с ее лица не сходит ужас, вызванный этим замечанием.

– Я знаю Мэри, – говорит мама. – Девочки там не будут трудиться, Альфред, совсем не будут. Боюсь, что Мэри теперь проводит жизнь в лени и праздности. А если и улучит минутку для письма, то у нее только и разговоров, что о концертах, обедах и нарядах.

Алли успевает заметить, как у Мэй от одной мысли об этом кривятся губы в улыбке.

– А как быть с приютом, мама? – спрашивает Алли. – Если я останусь дома, то смогу ходить туда и присылать тебе отчеты. Ведь вот-вот должна приехать новая сестра-хозяйка.

Мама кивает.

– Девочки уже взрослые, Альфред. Девушки помоложе Алли выходят замуж и растят детей. Как, по-твоему, она будет жить в Эдинбурге, если не сумеет две недели вести хозяйство в собственном доме? Каждый день они будут ходить в школу. Случись что, и мисс Джонсон сразу узнает.

– Я могу попросить Обри за ними приглядывать, – говорит папа. – Он сейчас, кажется, не слишком занят. Тебя это устроит, да, Алли?

– Да, папа. Я правда не могу пропускать занятия. Только не сейчас.

Я проделала такой путь, хочется сказать ей. Я так усердно трудилась. Но ни за что нельзя показаться истеричкой.

* * *

Вечером накануне отъезда мама зовет ее к себе. Сундук выжидающим псом караулит у изножья кровати, рядом с ним стоит мамин саквояж, и мамина спальня, лишившаяся щеток, домашних туфель, шпилек – привычных атрибутов сна и пробуждения, без которых даже мама не решается показаться миру, – выглядит спальней покойника. Когда-нибудь Алли закроет маме глаза и накинет простыню ей на лицо.

– Будь осторожнее, мама.

Мама хмурится в ответ. Она сидит за туалетным столиком на табурете с гнутыми ножками, спина у нее идеально прямая, а руки сложены на обтянутых серой саржей коленях, будто бы она позирует для портрета.

– Прошу тебя, Алетейя, не поддавайся глупой панике. Не стоит думать, будто в Париже может случиться то, чего не может произойти в Манчестере, – скорее наоборот.

Алли глядит себе под ноги, трогает боковые швы на юбке, чтобы не дергать нервно руками.

– Да, мама.

Мама берет со стола конверт:

– Вот десять шиллингов, которые должны прокормить вас троих до моего возвращения. В кладовой уже и так полно припасов, и я жду, что ты еще вернешь мне сдачу. В следующем году тебе придется самой распоряжаться небольшой суммой денег, поэтому папа велел Обри не подкармливать вас никакими лакомствами, пока нас не будет. Я жду, что к моему возвращению дом будет в том же виде, в каком я его оставляю, и не перекладывайте свою работу на Дженни. Она и так слишком много трудится, хоть жизнь у нее и без того тяжелая.

– Да, мама.

– Ты знаешь, папу беспокоит, что тебе предстоит одной ехать в Эдинбург. Он не желает тебя отпускать. Считай, это способ доказать ему, что тебе под силу справиться со своей слабостью.

Алли ежится.

– Да, мама. Я постараюсь.

Мама кивает:

– Будем надеяться, что ты справишься.

Мама встает, и на миг Алли кажется, что от этого внезапного движения по зеркалу должна пробежать удивленная рябь. Мама кладет руку на плечо Алли, и та, не сумев сдержаться, вздрагивает. Ее тело помнит мамины руки.

– Ты должна обуздать свои нервы, Алетейя. Утром тебя ждет работа по дому, поэтому мы попрощаемся сейчас. Я буду ждать твоих писем и надеяться, что вести из дома будут хорошими.

– Да, мама. До свидания, мама.

Она мешкает у двери, желая сказать что-то еще. Что обычно говорят люди, когда их матери уезжают?

– До свидания, Алли. Закрой за собой дверь, пожалуйста.

* * *

Мэй, лежа в кровати, читает при свечах. Но совсем не то, что мама велела ей читать на ночь, отнюдь не «Путешествие пилигрима».

Мэй замечает брошенный на книгу взгляд.

– Роман отличный. Молли дала почитать. А ей – сестра, которая замужем. Тебе не понравится.

Алли начинает раздеваться.

– Как и маме, полагаю.

Мэй взбивает подушку. «Путешествие пилигрима» лежит возле изголовья кровати, чтобы можно было, заслышав мамины шаги, быстро его схватить.

– Я и не думала ей предлагать. Что она тебе сказала?

Алли просовывает голову в ворот ночной сорочки.

– Дала десять шиллингов на еду. Они велели Обри не носить нам тортов.

– Вот уж неудивительно. Десять шиллингов?

– Это больше, чем…

– Знаю, Аль. Больше, чем многим семьям, живущим в какой-нибудь миле отсюда, посчастливится растянуть на месяц. Не забывай, что я туда тоже хожу.

Это правда. Теперь по средам и субботам Мэй помогает в больнице для детей и рожениц и иногда навещает дома бывших пациентов.

Алли застегивает пуговицы на сорочке.

– Уверена, что мы справимся.

Мэй переворачивает страницу.

– Придется. И, кстати, Обри сказал, что принесет нам окорок. Говорит, нам его надолго хватит.

– Папа же ему запретил.