Фигуры света

Алли разобрала белье для стирки и замочила его еще накануне вечером, когда Мэй уже спала. Она и раньше это делала для Дженни: простыни, скатерти, полотенца и салфетки замочить в теплой воде с содой; кухонные полотенца и тряпки прокипятить с хлорной известью, выполоскать и замочить в свежем растворе хлорной извести; белье, ночные сорочки, нижние юбки и папины рубашки замочить в холодной воде. На ее панталонах и одной нижней юбке кровь, почти все папины манжеты в чернилах, а на его выходной сорочке пятно – похоже, от красного вина. Она отпарывает от черной юбки лиф маминого уличного платья, который выкрашен синькой. Она потом попросит Мэй, которая лучше нее управляется с иголкой, пришить его обратно. Теперь она понимала, почему мама вечно настаивает на том, чтобы они одевались попроще, а кружева считает признаком морального разложения. Когда она просыпается, еще совсем темно, так темно, что она дожидается, когда напольные часы прозвонят четыре раза, чтобы убедиться, что ей и вправду пора вставать. Пока нашаривает туфли и пробирается вниз, холодный воздух кусает ее за ноги. Прежде всего нужно растопить плиту и нагреть котел. Спичка вспыхивает, выхватывает из темноты круглый чугунный бок с рыжим огоньком в центре. Дрожа и кутаясь в шаль, она помешивает щипцами замоченное белье. Ночью она решила, что лучше сразу выстирать постельное белье и скатерти и успеть выполоскать все в третий раз до того, как они уйдут в школу. Прополоскать вещи с синькой, выстирать остальное белье, полотенца и мамино платье, у которого на юбке снаружи пятна крови, а подол весь в грязи, они успеют и после школы – правда, есть им придется один хлеб с маслом, если у них вообще будет время поесть. Она идет наверх, чтобы разбудить Мэй, которая, даже засыпая, настаивала, что им нужно или «кого-то позвать» или «кому-то это все отнести».

* * *

– Мэй, снова пена собралась.

Пока нижнее белье кипятится, Мэй должна снимать грязную пену – Алли в это время выжимает простыни и полотенца, – но Мэй водит пальцем по запотевшему окну и что-то напевает себе под нос. Отнюдь не церковный гимн.

Мэй разок взмахивает шумовкой, стряхивает серую пену в раковину, а потом пытается написать свои инициалы на пене, оставшейся в котле.

– Теперь понятно, почему некоторые люди живут в грязи, да?

Алли изо всех сил старается поднять родительские широкие простыни.

– Нет.

– Ой, Аль, ну как тут не понять. Как можно таскать эти простыни, если ты, например, старая, больная или беременная.

Алли роняет простыни в корзину. Перед тем как она пропустит их через каток, нужно, чтобы Мэй помогла их сложить.

– К то-нибудь поможет. Люди, живущие в грязи, только еще больше болеют и слабеют. Это ведь не живопись, Мэй, обычные домашние дела.

Мэй все это время пыталась расчистить кружок чистой воды посреди кипящей пены. Она зевает.

– Я, наверное, скоро пойду спать, Аль. Я устала.

Алли выжимает полотенце, разбрызгивая вокруг капли, находя какое-то удовольствие в том, как с полотенца бежит вода, как противится ее рукам грубая ткань.

– Нет, Мэй, не пойдешь. Я тоже устала. Мы не ляжем, пока все не доделаем.

– Ты можешь не ложиться. Я сразу говорила, что это глупая затея – двум девочкам устраивать стирку, да еще после школы. Надо было выстирать только наше с тобой нижнее белье, а маме сказали бы, что на все остальное у нас не было времени.

Алли выжимает полотенце для рук, будто шею сворачивает.

– Мэй Моберли, ты с ума сошла? Сказать маме, что у нас не было времени?

Мэй пожимает плечами:

– Сумасшедшая у нас не я. – Она снова зевает, бросает шумовку. – А еще я голодная. Яйца ведь еще остались, да?

– Мэй, мы не можем сейчас готовить еду. Не говори глупостей. Даже Дженни не готовит, когда у нее стирка.

– Дженни готовит всю еду накануне. А ты ничего не приготовила.

– Ты тоже! Это ведь тебе есть хочется.

– Мама оставила дом на тебя. Думаю, это значит, что и еда тоже на тебе.

Алли швыряет оставшиеся простыни в корзину – мокрыми.

– Хочешь есть – ешь хлеб. Если устала, значит, нужно быстрее все закончить и пойти спать.

– Мама, наверное, расстроится, если я скажу ей, что ты ничего не готовила и держала меня на одном хлебе, как думаешь?

Алли тянется к котлу с кипящей водой, но потом хватает шумовку и швыряет ее в Мэй. Она промахивается, и шумовка оставляет выбоину на штукатурке.

– А если я скажу ей, что у тебя снова была истерика и ты швырялась тяжелыми предметами? Тогда ты в больнице будешь не доктором, а пациенткой.

Рванувшись к Мэй, Алли спотыкается о корзину с бельем.

– Да еще и дерешься, как уличная оборванка. Как буйнопомешанная, – говорит Мэй. – Ты совершенно не умеешь владеть собой, Аль.

* * *