Филантропы в рваных штанах

Те, кто требовали от Оуэна вступить в дискуссию, промолчали, а мистер Гриндер, почувствовавший себя довольно неловко, был в глубине души рад такому обороту дела.

Предложение Забулдыги встретили всеобщим одобрением все, включая Баррингтона и его товарищей, которые хотели одного − чтобы все хорошо провели время. Хозяйская дочка, румяная девушка лет двадцати в розовом ситцевом платье, села за пианино, Забулдыга уселся рядом лицом к аудитории и спел, бурно жестикулируя, песню, которая понравилась всем, в том числе и Скряге, который был уже слегка навеселе от джина с имбирным напитком.

Ну-ка, пойдем-ка, выпей со мной

У стариканов Булла и Буша.

Ну-ка, пойдем, пожми-ка мне руку

У стариканов Булла и Буша.

Пускай позабавит меня немчура.

Тра-ла-ла-ла!

Ты руку пожмешь мне и крикнешь «ура».

Ну-ка, пойдем-ка, ты выпьешь со мной

У стариканов Булла и Буша!

Спаси твою душу!

Когда Забулдыга кончил петь, все долго одобрительно стучали по столу, но других песен он не знал, кроме чудаковатых частушек, он попросил Красса, который запел «Парни, живо за работу» на мотив «Трам, трам, трам, ребята маршируют». Поскольку эта песня считалась гимном консервативной партии с ее требованиями протекционистской реформы, а большинство собравшихся были консерваторами, песня имела бешеный успех.

Хоть пока я не богат,

Но пойдут дела на лад.

Скоро стану я счастливей королей.

На слово мне, мой друг, поверь!

О счастье я спою теперь,

Ведь время вскачь несется все быстрей...

Парни, живо за работу –

И не тужить, пока есть еда.

А кто будет стараться, тот и выбьется, братцы,

Поднажми-ка плечом − будет толк от труда!

− А теперь все вместе! − закричал Гриндер, который был ярым сторонником протекционистской реформы и радовался, видя, что большинство думают так же, как и он; и «ребята» рявкнули хором еще раз припев:

Парни, живо за работу − И не тужить, пока есть еда.

А кто будет стараться, тот и выбьется, братцы, Поднажми-ка плечом − будет толк от труда!

Тори горланили этот гимн с подлинным энтузиазмом. Трудно сказать наверняка, но, возможно, песня навеяла на них воспоминания о прошлом, они мысленно видели нищету и безрадостный труд, на который были обречены с детства, и своих отцов и матерей, измученных, сломленных лишениями и непосильным трудом и бесславно сошедших в желанное забвение могилы.

А потом в их видениях предстало будущее − собственные дети, бредущие той же самой тяжкой дорогой к той же цели.

Очень может быть, что эти видения были вызваны песней, ибо слова ее выражали их идеал: такой должна быть человеческая жизнь. Дайте им возможность работать как скотине, ради выгоды других − это их доля. Ни самим себе, ни детям своим не желали они права пользоваться благами. Они ведь сами говорили:

− А кто такие наши дети, чтобы не работать на тех, кто стоит выше? Что они, дети господ, что ли? Нет, радости жизни не для них. Пусть работают. Для этого они и созданы. А если нам удастся провести протекционистскую реформу, они всегда будут обеспечены: у них будет полная рабочая неделя, да и сверхурочные. А путешествия за границу, образование и всякие там удовольствия никогда не предназначались для таких, как наши дети, − это все для господских детей. Мы созданы работать на господ, чтобы у них было вдоволь времени на удовольствия.

Длинная это была песня, и, когда ее допели, все тори были в диком восторге. Даже Нед Даусон, который заснул, уронив голову на стол, просыпался в конце каждого куплета и, прогорланив припев, засыпал вновь.

Потом они трижды покричали «ура» в честь протекционистской реформы и Обилия работы, и Красс предложил спеть следующую песню Филпоту, который был встречен овацией, поскольку был общим любимцем: он никогда никому не причинял зла и всегда по возможности старался помочь другим. Пока он шел через комнату, его приветствовали криками: «Добрый старый Джо!» В ответ на многочисленные просьбы исполнить какую-нибудь «старинную песню» он запел «Цветочную выставку».

Я поздно вышел погулять и был всю ночь гулять готов,

И вот увидел я плакал про Выставку цветов.

Решил я: гляну на цветы, и ночка пролетит.

Пришел на выставку, и мне предстал занятный вид.

И коль не возражаешь ты и подсобишь чуток,

Я покажу тебе цветы, чей вечен жизни срок.

Последнюю строку все спели хором.

Дальше в песне говорилось о том, что главными цветами на выставке были роза, чертополох и трилистник.

Когда Филпот закончил, раздались такие оглушительные аплодисменты, что он спел на «бис» еще одну старую любимую всеми − «Купите мои цветочки».

Поспешают прочь и мимо Люди, убыстряя шаг.

Слез росинки им незримы,

Что блестят в ее очах.

На душе у бедной тяжко,

От тоски дошла до точки.

Плачет, мается бедняжка.

Может, купите цветочки?

Когда последний куплет повторили хором раз пять или шесть, Филпот использовал свое право назвать следующего певца и назвал Дика Уонтли, который с неприличными жестами, корча рожи, спел «Пустите меня к девушкам» и после этого вызвал Пейна, десятника плотников, спевшего «Я маркиз Кемберуелл-грин».