В то же лето Филарет еще не раз приезжал в лавру и всякий раз беседовал о будущем ските. Антоний сообщил, что хочет купить для скита деревянную церковь в соседнем селе Подсосенье, разобрать ее там, привезти сюда и здесь собрать. Жители села согласны, поскольку собираются ставить у себя каменный храм. А церковка славная. И древняя — она являлась памятником некогда существовавшего Богородицкого Успенского женского монастыря, уничтоженного литовцами в Смутное время. На месте сожженной дотла обители преподобный Дионисий Радонежский в 1616 году и поставил эту церковь Успения Богородицы, а в 1619 году Авраамий Палицын устроил при ней придел во имя Господа Иисуса Христа.
На перевоз этого памятника старины в Гефсиманский скит Филарет также ответил согласием. Выбрал для церкви место. И все же он опасался, как бы ввиду опалы на него Синод не выразил какого-либо неожиданного неудовольствия по поводу скита. В сентябре владыка писал Антонию: «Добре было бы, если бы Матерь Божия благословила быть Гефсиманскому скиту. Но можно ли успеть нынешнею же осенью положить начало? Если сего не можно, безопасно ли подождет деревянная церковь до весны? Есть и еще вопрос: просить ли разрешения на перенесение деревянной церкви? По применению к закону, не излишне было бы, но не безопасно, чтобы не запутали дела. Не лучше ли просто делать дело невинное, с намерением не гневаться после, если сделают выговор?» Шагу нельзя было сделать архиереям без согласия Святейшего синода!
Жителям Подсосенья за Успенскую церковь лавра выплатила две тысячи рублей. Очень этот деревянный храм приглянулся Филарету, он попросил сделать ее теплой, чтобы можно было и в зимнее время служить, а рядом захотел иметь свою келью: «Малые келлии для меня иметь желаю; нельзя ли привязать их близким и удобным сообщением к Успенской церкви, если другой не будет? Каменную кладку под моими келлиями нельзя ли сделать немного выше, нежели просто для фундамента, и устроить в ней нижнее жилье для келейника и для приготовления пищи?» Вероятно, владыка после прошлогодних петербургских неурядиц опасался дальнейших гонений со стороны Синода, предвидел возможность ухода с московской кафедры и вселения в Троице-Сергиевой лавре, о чем он когда-то в юности и мечтал. Гефсиманский скит, таким образом, он готовил как будущее место своего молитвенного подвига. В письмах постоянно оговаривал всевозможные подробности, каким деревом нужно подновлять Успенскую церковь, какой пол постелить, каким образом соединить ее с будущим его жилищем. Об Успенской церкви он волновался, право слово, как о невесте!
Осенью владыку опять стали преследовать опостылевшие простуды. А тут еще всполошила его юродивая в Серпуховском Владычном монастыре, предсказала долгую поездку в Петербург. Блаженная Евфросинья в миру была княжной Евдокией Григорьевной Вяземской, окончила Смольный институт благородных девиц, стала фрейлиной Екатерины II, но вдруг исчезла, странствовала по монастырям, с благословения митрополита Платона (Левшина) приняла подвиг юродства. Когда в 1843 году Филарет посетил ее в Серпухове, ей было уже восемьдесят пять лет. Увидев его, блаженная попросила благословения. Он благословил.
— А теперь еще раз благослови, владыко!
Он еще раз благословил.
— Еще раз!
Он опять благословил. Но когда она вновь попросила благословения, протоиерей, видевший это, стал ей прекословить. Филарет же спросил:
— Зачем тебе от меня так много благословений?
— Вот уедешь в Петербург и, может быть, долго не приедешь, — ответила Евфросинья.
В Петербург ехать не хотелось. Тем более надолго. «В Петербург не хочет, если не ошибаюсь, не оскорбленное самолюбие, но немощь и уверенность. Большая, нежели когда-либо, что для Путешествия в Петербурге пользою надобны достоинства и добродетели, которых у меня недостает и для здешней службы, а тем паче для тамошней. Мысль, что там не имеют во мне нужды, сколько убедительна для меня, столько же и успокоительна».
Выходит, не всегда предсказания юродивых сбываются — Евфросинья лишь напугала Филарета, а в Петербург его так и не призвали. Видно, обер-прокурору было на ком поупражняться в своем властолюбии — митрополит Антоний со своей широкой натурой с лихвой заменил Протасову Филарета.
Император, находясь в Москве, ни разу не обмолвился о своем желании видеть Филарета зимой в Петербурге. В присутствии Николая Московский Златоуст произнес речь к воинам, собранным из бессрочных отпусков — на Кавказе разгоралась война против успешно действовавшего имама Шамиля. Эта проповедь — одна из лучших проповедей, разъясняющих православное отношение к войне и миру: