Философические письма, адресованные даме (сборник)

Я собирался писать вам вчера, дорогой друг, как раз в ту минуту, когда мне принесли вашу записку, чтобы сказать вам, что я не приеду к вам обедать и буду обедать у Раевского. Мне не хотелось задерживать вашего посланного, а потому я и написал вам ту неразборчивую записку, которую вы получили. Я просил на днях вашего дворецкого сходить посмотреть квартиру против вас. Не знаю, сделал ли он это. Мой сосед, Нарышкин, говорил мне вчера, что это помещение очень недурно. Прикажите поэтому, пожалуйста, сходить его посмотреть и напишите мне словечко. Вы знаете, что я не возлагаю на все это больших надежд, но все же надо сделать что-нибудь, чтобы тебя не обвиняли в отсутствии доброй воли. Шла еще речь о квартире рядом с Львовыми. Вечер я проведу у кн. Марьи, с Блумфильдом и Долгоруковым, и там, вероятно, узнаю, как и что. Вы спрашивали, имею ли я известия от брата? Никаких. Прощайте. Тысячу пожеланий всего, что может быть вам приятно и спасительно. Как у вас хватает храбрости обращаться с такими фразами к человеку больному и бесприютному. Бог с тобою. – Простите за это стилистическое замечание.

Кн. Е. Д. Щербатовой

Благодарю вас, дорогой друг, за память обо мне. Жаль, что квартира против вас плоха; я все-таки схожу посмотреть ее. Квартира на Дмитровке превосходна, но уже взята. Не знаю, почему об этом не подумали раньше; она все лето стояла пустой. Я не могу последовать вашему приглашению. Илья Долгоруков заходил ко мне вчера, и я обещал быть у него сегодня; там будет и его невестка. Будьте любезны передать Бибиковой чувства моей преданности. Я удивляюсь и завидую вашей философии и желал бы уметь пользоваться ею. Мое замечание, как я уже сказал вам, было чисто стилистическим замечанием. Вы знаете, что я немножко писатель по ремеслу, и, в качестве такового, я мог бы сделать несколько замечаний и по поводу вашей утренней записки. Будьте здоровы, дорогой друг. Благодаренье Богу, развязка приближается быстрыми шагами. – Тысячу пожеланий всего, что может быть вам приятно и спасительно.

1846

П. А. Вяземскому

Басманная, 25 апреля

Рекомендую вам, милый князь, тонкого музыканта, который в Москве не имел большого успеха и который рассчитывает, что вы поможете ему добиться большего в Петербурге. Он играет на арфе, но не щиплет струны, как говорили и делали раньше. В его руках инструмент только что не поет. Окажите сами ему покровительство и обеспечьте покровительство почтенных поборников музыкального искусства – Виельгорского и других. Мне очень хочется написать вам несколько слов о наших литературных движениях, но не уверен, настолько ли вы горите желанием узнать о них, насколько мы в них погружены. Покамест расскажу вам о том, как вчера мы присутствовали на премьере чрезвычайно любопытной пьесы, водевиля с тенденцией. Полагаю, вы знаете, что я имею в виду. Речь идет о старом соперничестве Петербурга и Москвы, поставленном на сцене и воспринимаемом серьезно. К несчастью, зал был почти пустой. Судите сами об эффекте тенденции! К тому же актер довольно плохо прочитал стихи об античной метрополии, однако раздались аплодисменты. Есть звуки, которые всегда затрагивают струны человеческого инструмента.

Я также хотел рассказать вам о бедняге Тургеневе и о том, что душевно и сердечно меня тронуло. Не находите ли вы, что он стал гораздо значительнее с тех пор, как его нет среди нас? Вы не можете себе представить, как о нем здесь сожалеют. Впрочем, это нетрудно объяснить. Он был создан для Москвы. Москва была истинным полем его деятельности, самой плодородной почвой для его великолепных разглагольствований, для сонной его болтовни, для филантропии шумной, но в сущности всего отвлечь взоры низших классов от блеска монархической власти, всегда несколько яркого, всегда несколько ослепительного для них. Я нахожу, что есть нечто в высокой степени наглое и циничное в этой обнаженности королевской власти, лишенной аристократии. Вот, по-моему, чем объясняется многое из случившегося у нас, в том числе и покушения, возмущающие чувство гуманности,