Я раскаиваюсь, что поддался на уговоры этого запаха, я был слаб, немощен и труслив, и она это видела. Она смеялась надо мной, обзывая последними словами, говорила, что такие, как я – позор рода мужского. Что утопившись, я окажу услугу всем женщинам. Она была пьяна, эта маленькая нимфоманка, и алкоголь, развязавший язык, заставлял ее выплескивать свой собственный страх. В какой момент я понял, что она смеется над собой? Не знаю. Наверное когда увидел всклоченные серые волосики, похожие на пучок сухой травы, выбеленные стоматологом зубы и блеклые пьяные глазенки. Представляешь, Августа, у нее зубы были ярче, чем глаза. Блеклая ночная бабочка, притворявшаяся махаоном. Я помню ее старательность: долгие танцы перед зеркалом, многочисленные кисточки, пуховки, пудреницы, тени, румяна, белила… Она боялась собственной серости и, спрятавшись под толстым цветным панцирем, дрожа от мысли, что кто-нибудь догадается. И теперь, когда Арамис отправил ее в отставку, растерялась. Глупая моль, она все-таки понимала, что без его поддержки быстро скатится в привычную серость, и теперь искала, на ком бы сорвать злость. Она пришла ко мне сама, за помощью и поддержкой, но вместо этого вывалила на мои плечи вагон собственных грехов. Если бы она молчала…
Впрочем, что толку гадать. Она потребовала проводить ее до такси, а такси не приехало, еще одна маленькая случайность, которая замечательно вписывается в общую картину. Сначала мы шли пешком – она то плакала, то смеялась, то начинала проклинать нас с Арамисом, то наоборот, умоляла простить. Потом вдруг захотела получить очередное подтверждение собственной привлекательности и стала ловить машину. Никто не останавливался, очень хорошо помню запах бензина, рокот проносящихся мимо автомобилей и горьковатый от бензина воздух.
Я убил ее. Это было просто: легкий толчок в спину, ослепительно яркий желтый свет, визг тормозов и удар. Звук был настолько отвратителен, что я решил больше никогда не использовать этот способ. Водитель скрылся и таким образом превратился в соучастника.