В жадном шепоте, во взглядах и улыбках читалось одно единственное слово: ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Этакий алмаз, в окружении более мелких камней. Яд, отравление, убийство, смерть… слова будоражили воображение, слова требовали внимания и новых порций сплетен, слова дикими пчелами вились вокруг красавицы Адетт, которую некоторые особы спешили сравнивать с Лукрецией Борджиа.
Да, да, той самой Лукрецией.
Полиция странным образом слухи игнорировала, что, впрочем, никого не удивляло: кто дерзнет обвинить мадам Демпье в преступлении? Да и доктор Дювандаль уверял, что болезнь Алана носит характер естественный и ни о каком отравлении и речи быть не может.
А слухи ходили. Сплетницы, игнорируя полицию и экспертное заключение доктора Дювандаля, обсуждали последние новости:
– Эта выскочка Адетт приобрела авто…
– Эта выскочка Адетт носит меха, несмотря на жару… Меха… Летом… Какое вопиющее отсутствие вкуса…
– Эта выскочка Адетт появилась в почти прозрачном платье! А месье Лютон заявил, будто она похожа на Венеру.
Венера в мехах, Венера в кружеве, Венера страдающая и Венера золотая, ибо меха, кружево и золото стали неотъемлемыми спутниками Адетт. Она одевалась так, как хотелось ей, шла наперекор моде и нарушала правила, не задумываясь о последствиях. Непостижимым образом с рук сходило все: и непристойно-прозрачные платья, и меха в летнюю жару, и отсутствие макияжа, и прическа не по моде…
Адетт сама делала моду, и за ней следовали, за ней шли, даже не за ней, а за славой Лукреции Борджиа, которая манила, дразнила, но не давалась в руки.
Алан болел, Адетт тратила его деньги, Мика жаловалась, но слушать жалобы было не интересно, гораздо интереснее беседовать с Адетт. ТОЙ САМОЙ Адетт, КОТОРАЯ ОТРАВИЛА СОБСТВЕННОГО МУЖА!
И Сержу досталось, он ведь брат, человек, кровными узами связанный со знаменитой Адетт. Наверняка, он знает многое, но молчит. Хранит тайну?
Хранит. Серж хранил много тайн, и порой они весьма тяготили душу. Но не в этот раз, сейчас он наслаждался, наблюдая за страданиями человека, который осмелился посягнуть на Адетт. Его Адетт, его Адочку, его любовь и его проклятье.
Серж добровольно проводил у постели больного часы, чем снискал славу почти святого, помогал сиделкам кормить и купать Алана, читал ему вслух и постоянно, каждую минуту, каждую секунду, наслаждался. Серж и не предполагал, что месть может быть такой непередаваемо сладкой.