Философия красоты

– Пусть? Пусть?! Твои предки кровью заработали право на это имя! А ты вот так просто швыряешь его в грязь?! Нет, Серж, так не будет. Ты женишься на Стефании и отошлешь свою девку прочь, или же я прилюдно от тебя отрекусь. Выбирай: либо мать, либо похотливая девка, которых в твоей жизни будет много.

Наверное, если бы Серж проявил настойчивость, наверное, если бы он нашел слова, чтобы рассказать об Аде и своей неправильной, запрещенной любви, то…

Он струсил. Отступил, прикрываясь щитом долга и длинной вереницей славных предков, которые обязывали хранить славное имя Хованских. Серж убеждал себя, что уступка – временная, да, он женится на Стефании, но Аду, Аду он не бросит. Просто… просто пока отошлет в одно из дальних поместий, чтобы успокоить мать. Что же касается Стефании, то… она достаточно благоразумна, чтобы не мешать супругу жить. Он не станет ограничивать свободу жены, пусть делает, что хочет, а он вернется к Аде, поселится в Охотничьем домике и будет наблюдать за огнем, золотым морем ее волос и снегом, что похож на пух…

Главное, чтобы Ада поняла, главное, чтобы согласилась.

Химера

В черепе непостижимым образом уместилась вселенная вместе со звездами, кометами и черными дырами. Вселенной было тесно, она давила на кости черепа и моя голова раскалывалась от боли.

– Ну же, милая, – сказала одна из черных дыр, – открой глазки!

Лица коснулось что-то холодное и мокрое, Вселенная тут же исчезла, но голос остался, очень знакомый голос…

– Не надо притворяться, я знаю, что ты не спишь. Посмотри на меня.

Противиться голосу было невозможно, и я послушно открыла глаза, о чем моментально пожалела – яркий свет ударил по вискам. Кажется, я застонала.

– Больно? Потерпи, боль скоро пройдет. Хочешь водички?

Не дожидаясь ответа, Иван приложил к губам горлышко бутылки, я глотнула и закашлялась: холодные пузырьки газа ударили в нос.

– Какая же ты неаккуратная, – укорил Иван. – Если не хотела пить, то нужно было сказать, а теперь облилась вся.

– Это ты?

– Глупый вопрос, конечно же, я – это я. А остальное не важно.

Я попыталась сесть, но обнаружила, что не могу пошевелиться.

– Прости, но во избежание разного рода недоразумений мне пришлось принять кое-какие меры. Тебе удобно?

Мне было неудобно, мне было страшно, я готова была поверить во все, что угодно, но… только не Иван… Он утешал меня, он носил меня на руках, вытирал слезы и бинтовал разрезанные стеклом ноги. Он сочинял стихи и обещал разобраться со Славкой. Он не дал мне умереть и теперь собирался убить.

– Ну, успокойся, – Иван ласково погладил меня по голове. – Не надо плакать. И кричать не надо, все равно ведь никого нет, а если будешь дергаться – поранишься, это больно.

Я лежала на гладкой, скользкой и холодной поверхности, в шею впивались твердые бугорки непонятного происхождения. Руки были сложены на груди, как у покойника, запястья связаны широким скотчем, а локти – веревкой. Она же пересекала живот – колючие волокна забрались под свитер и неприятно царапали кожу – колени и крепко охватывала щиколотки.

Все-таки я попробовала вырваться. Бесполезно, только расцарапала живот о веревку и едва не вывихнула руки. Иван же некоторое время молча наблюдал за моими попытками, потом ему надоело и он легонько – просто, чтобы продемонстрировать силу – шлепнул меня по губам.

– Успокойся, а то повредишь зеркало, Ник-Ник потом расстроится. Кстати, он опаздывает, что очень, очень плохо.

– Зеркало? – Я, склонив голову на бок, убедилась, что мир окончательно сошел с ума. Гладкая поверхность, на которой я лежала, была зеркалом, тем самым драгоценным Зеркалом Химеры, которое так любил Аронов.

– Странно, да? – И присев сбоку, так, чтобы я его видела, Иван продекламировал: