Философия красоты

– И небо, шорохов полно,
дождем осыпалось колючим.
Что кровь, что боль, а что вино,
растрескались на звезды тучи.
И пьяный ветер говорит,
что в прошлом не было ошибок,
что Бог к тебе благоволит,
а путь в минулое так зыбок…
Не верь ему, не верь себе,
судьба-подруга многолика.
Дрожащим сном в осенней мгле,
старинной брошью сердолика,
лицо ее из бездны лет
глядит, печальная принцесса.
Ты знаешь тьму, я знаю свет,
падет туманная завеса
над вечным сном и тихой болью.
А тот, кого ты прокляла,
как ядом, наделив любовью,
узнает тайные слова,
увидит облик твой правдивый,
поймет, сколь слеп и глуп он был,
метаться станет суетливо,
стенать о том, кого забыл.
Во лжи его – мое отмщенье,
в тени его – моя судьба
уходят тени и спасеньем
грядет последняя мольба
о смерти. Пусть укроет негой
и ласково коснется рук,
и утомленного побегом
прервется сердца шалый стук.

Сумасшествие, форменное сумасшествие. Ослепительно яркий – Аронов позаботился, чтобы в мастерской стояли самые мощные лампы – свет сверху, снизу бесконечная чернота зеркала, которую я ощущаю кожей даже через плотную ткань джинсов, сбоку – свихнувшийся поэт, он же убийца, а в голове тупая боль, пульсирующая в такт словам. Зато страх прошел, действительно, чего боятся, если не далее как позавчера я сама хотела умереть. Иван лишь исполнит мое желание.

Побыстрей бы, лежать холодно, неудобно, да и конечности затекать начали.

– Аронов что-то задерживается, – пробормотал Иван.

– А нам нужен?

– Ну конечно, как же без него?

Действительно, как без Аронова?

– Ты не волнуйся, больно не будет, я постараюсь. Она не одобрит, если тебе будет больно. Зато потом тебя никто не тронет, о мертвых либо хорошо, либо ничего… Знаешь, руки болят, пока эту штуковину перевернул… хорошо, тут своя система, блоки, противовесы и все такое, Аронов любит с ним поиграть, ну а я только воспользовался, хотя руки все равно болят. Ну а ты чего молчишь? Хочешь спросить, почему я это делаю? Хочешь, по глазам вижу. Вам всем интересно, вам всем кажется, что я поступаю несправедливо, между тем никто из вас, ни одна тварь не удосужилась подумать над тем, что есть справедливость. Воздаяние. Да воздастся каждому по заслугам его… кажется, так в библии сказано? Я прав? Молчишь… хорошо, что молчишь, не люблю, когда меня перебивают. – Иван присел рядом и, взяв двумя пальцами подбородок, легонько сжал. – И девы томной взгляд печален, а время негою скользя, пчелою злою лики жалит, туманом заросла стезя к реке невинности… Не бойся, умирать не страшно, страшно, когда мертвые на тебя смотрят. Жить гораздо страшнее, жить, осознавая приближение смерти, каждый час, каждую минуту, каждый проклятый день, это мука, адская мука, к которой меня приговорили без моего на то согласия. Умереть я не боюсь, не в этом дело, дело в справедливости, в воздаянии, чтобы каждому по делам его. Не понимаешь? Я объясню, во всяком случае, постараюсь, дело запутанное, так что слушай внимательно. Внимательно, девочка, очень внимательно…

Он оседлал стул и, опершись руками на спинку, принялся раскачиваться, в этой картине было нечто ненормальное… хотя, какая к черту норма.