Философия красоты

– Слухи в основном Машка распускала, даже как-то заявила, что своим развратным поведением Августа порочит образ комсомолки и потому из комсомола Подберезинскую нужно исключить. Сейчас это кажется смешным, а тогда было проблемой, ну да до исключения дело не дошло. Хотя, положа руку на сердце, лучше бы ее исключили, но не… – Лехин запнулся.

– Убили. – Подсказал Кэнчээри.

– Что?

– Вы хотели сказать «убили».

– Это было самоубийством. Они с Ароновым поссорились, у Ника любовь прошла, он вообще ветреный парень, а Августа продолжала за ним бегать. Я не знаю, что там произошло, потому как ни Аронов, ни Ванька на эту тему разговаривать не хотят, а я не спрашиваю, зачем ворошить прошлое?

– И все-таки?

– Ну… Были экзамены, все волновались, но сдали, кажется, только Августа не пришла. Да, точно, ее классная очень волновалась, что Августа не пришла, я хорошо это помню. Она домой звонила, но не дозвонилась и Ваньку отправила, а мы отмечать пошли, хорошо отметили, а на следующий день мне Аронов звонит и говорит, будто Августа умерла. Отравилась. Вот и все.

– Все?

– Не совсем, был еще один эпизод. Ванька на похоронах истерику устроил, начал орать, что, дескать, никакое это не самоубийство, но его быстро успокоили. А скоро и дело закрыли, мы разъехались и в следующий раз встретились уже в Москве. Я Ивана и не узнал, настолько он изменился. Для меня это вообще шоком было, что наш Тютя превратился в человека. Их с Ароновым в армию забрали, а я по состоянию здоровья не прошел, хотя это, наверное, не важно.

Важно, еще как важно, теперь все стало на свои места, осталось уточнить маленькую, просто таки крохотную деталь.

– А не знаете, случайно, где служил Иван?

– Честно? Не знаю, он как-то обмолвился про Афган, но я не поверил, наш Ваня любил приврать. Афган… Кому он, жирный, там нужен был? Ну что, я на все ваши вопросы ответил или еще имеются?

– Имеются. Скажите, где настоящая девушка?

– Чего? – Лехин посмотрел на Кэнчээри со странной смесью удивления и жалости, как на тяжело больного. Действительно, вопрос прозвучал несколько глупо.

– Та девушка, которая сняла сегодня маску – она ведь ненастоящая Химера. Не отрицайте, я точно знаю, и хотел бы услышать, где в данный момент находится та, что носила эту маску раньше. Я понятно излагаю?

– Вполне. – Марат Сергеевич помрачнел и некоторое время молчал, видимо, раздумывая, стоит ли посвящать «господина капитана» в тайны «л’Этуали». – Надеюсь, вы понимаете, что данная информация является коммерческой тайной, и в случае разглашения мы подадим на вас в суд?

– Разглашать я не собираюсь.

– Вы, возможно, и не собираетесь, но ваша сестра?

– Она не в курсе.

– Хорошо… И плохо, что вы в курсе. Вот с самого начала мне эта затея не нравилась, но Аронова не переубедишь, он же как танк, если чего решил, то вперед, вперед и только вперед. И что в результате? Мы терпим убытки, и того и гляди, вся эта пишущая братия догадается о подставе, и тогда нам мало не покажется. А ему всегда нравилось водить толпу за нос, вечно, найдет какую-нибудь убогую и давай из нее звезду лепить, Творцом себя считает, а это – кощунство.

– Где Оксана?

– У Ника, где ж еще. У него дом большой, поживет, пока страсти утихнут.

– А потом?

– Потом? Господи, да потом пусть делает, что хочет! Надеюсь, теперь все?

– Последний вопрос. Кому принадлежит «л’Этуаль»?

Лехин вздохнул. Лехин густо покраснел.

– И до этого докопались, да? Аронову, Ивану и мне. Когда Ник предложил расширяться, то денег пришлось у Ваньки взять, нам не хватало. Тогда нормально получилось, Ванька нас еще и пропиарил, а теперь, что спился, так в очередной раз доказал, что слабак. Живет на дивиденды и…

Разглагольствования Лехина прервал стук в дверь.

– Да!

– Марат Сергеевич? Вы тут? – В кабинет вошла девушка, выдававшая себя за Химеру, увидев, что Лехин в кабинете не один, девушка растерялась.

– Чего тебе, говори.

– Но…

– Говори, это… свои.

– Марат Сергеевич, тут такое дело… Все куда-то пропали, Иван напился и я его в туалете заперла, а Ник-Ник сказал, что ему срочно уехать надо и чтобы я вас нашла, потому что вы должны до конца тут быть, а одной мне ходить не надо и…

– А Ник-Ник не сказал, куда ему уехать надо? – Поинтересовался Эгинеев, чувствуя, как из-под ног уходит земля. Неужели, опоздал?

– Домой. – Ответила девица. – У него что-то там разбили, вот и поехал.

Творец

Дом тонул в вязкой зимней темноте. Аронов выругался – ведь просил же не выключать подсветку, как теперь до дверей добраться, если темнота такая, что хоть глаз выколи. Все Эльвира с ее экономией. Уволить, завтра же всех уволить. Недоглядели, допустили, чтобы его Зеркало разбилось. Как же он будет теперь, без него, без отражений, без смутных силуэтов в глубине, которые потом обретали плоть, превращаясь в удивительные наряды. Аронова называли гением, но гением был не он, а Зеркало.

В самом доме было еще темнее, чем на улице, Аронов нащупал выключатель и зажмурился – привыкшим к темноте глазам резкий свет был неприятен.

Ксана, Ксана… как она могла… Неужели, специально?