Философия красоты

В словах Лехина был здравый смысл. Похоже, Машке все-таки удалось окрутить очередного богатого идиота и на сей раз дело не ограничивается постельным романом. Машка намылилась выйти замуж, а деньги требует для подстраховки – баба она умная. Наверное, и в самом деле есть смысл встретится и покончить с этим никому ненужным браком.

– Значит, я скажу, что ты согласен?

– Говори. Когда она прилетает?

Машка предпочитала существовать за пределами России, кочуя с одного курорта на другой вместе со стаей таких же обеспеченных бездельниц.

– Так она уже месяц, как здесь, если не больше. Я думал, ты знаешь…

– Не знаю и знать не хочу. Вот что, в шесть привезешь Ваньку и Оксану, пусть порепетируют. Завтра тоже, но вечером, и молись, Марат, молись, чтобы все получилось…

Лехин поднялся и как-то странно посмотрел, точно хотел что-то сказать, но передумал. Какой-то он не такой в последнее время….

За три недели до…

Адетт вернулась. Странно-веселая, возбужденная, пахнущая лондонскими туманами и любимыми духами. Подарила Сержу поцелуй, а себе – симпатичный золотой перстень, сказала в память об Англии.

Врет.

Снова врет.

Это память не об Англии – плевать Адетт на Великобританию вкупе с ее знаменитыми туманами, флотом и бунтующими ирландцами, перстень – память об английском любовнике. Сразу по приезде Адетт, сославшись на усталость, заперлась в комнате. А он, граф Хованский, тоскующим псом сидел у дверей, проклиная и ее, и собственную, глупую привязанность.

Она не имеет права так поступать. Она принадлежит ему, только ему, за право быть рядом, Серж заплатил кровью. Своей и чужой, чужой было больше, но, какое эти имеет значение? Никакого. Та, пролитая кровь, наделяла его правом быть подле Адетт.

А она уезжала к любовнику, какому-то непонятному любовнику, который живет в Англии.

Ожидание стало невыносимым, и Серж спустился вниз. Лучше ждать здесь, делая вид, будто занят делами и мыслями. Зеркало молчит. Знает, но молчит. Хищно скалится Химера, Змеедева тянет руки к небу, а тысячи глаз Аргуса-павлина смотрят с укоризной.

Адетт спустилась к ужину, веселая и спокойная, будто ничего и не произошло, и ела с аппетитом, и пила… Ничего странного, Адетт любила выпить.

– Почему ты такой хмурый?

– Тебе кажется.

– Я решила выйти замуж.

Значит, он был прав: Адетт ездила к любовнику, и теперь уедет к нему навсегда. Нет, он не позволит убежать, не позволит поступать с ним, как с надоевшим платьем. Серж не знал, каким образом остановить ее, но… но обязательно остановит.

– Почему ты не говоришь, что рад за меня? Или не рад?

Издевается. Запустила свои холодные пальцы в душу и теперь увлеченно рвет ее на клочки. Впрочем, от души давно уже ничего не осталось, поэтому не больно. Почти не больно, только злость разбирает.

– Ладно, Серж, молчи, если тебе так хочется. Молчи, Серж, молчанием спасешься… Надеюсь, ты не решил, будто я тебя бросаю? Не надо думать обо мне плохо. Хотя бы сегодня.