Философия красоты

– А ты радуешь? – Если пить много, то воспоминания тускнеют, уходит боль и стыд, остается лишь это прекрасное лицо. Лицо Адетт Адетти. Она хмурится – облака на весеннем небе, предвкушение грозы и тягучая сладость летнего дня перед бурей. Но нет, Адетт вновь смеется, и гроза уходит. Она прощает этот небрежный тон, и презрение, и знание, о, Адетт способна простить многое.

Но вряд ли в Париже найдется смельчак, способный повторить фокус. Что позволено Юпитеру, не позволено Быку. Как же это по латыни будет? Черт, забыл. Не память, а старый, погрызенный мышами мешок.

Мыши-мешок.

В голове пустота и скребутся мыши.

Адетт ждет. Адетт терпелива. Никто не знает, сколь терпеливой она может быть. Никто не знает Адетт. Адетт-Ада-Адочка. Адочка Адоева, прислуга, любовница, убийца…

– Снова хмуришься? – Адетт качает головой, пальчики нежно гладят хрусталь, и вино внутри бокала загорается, будто этим пальцам подвластно волшебство. За пальцами приятно наблюдать, они часть совершенного обмана, имя которому Адетт Адетти.

– Тебя тяготят воспоминания, ты никогда не умел расставаться с ними. О прошлом ненужно думать, прошлого нельзя боятся, оно мертво. И твои душевные метания ничего не изменят. Попробуй позволить себе маленькую… малюсенькую радость, и увидишь: забыть несложно, помнить куда сложнее.

– Но ты помнишь?

– Только когда ты рядом. – Ада неискренне смеется. Поправляет прическу. И замечает: – Жить надо легко, Серж. Легкость – залог красоты.

Ей можно верить, в чем-чем, а в красоте Адетт Адетти знает толк, с нее, с красоты, все и началось. Серж подозревал, что красотой все и закончится.

– Легко жить, легко умереть.

– Зачем?

– Ну… Все когда-нибудь умирают. Сначала старятся, потом умирают. Даже они, – кивок в сторону зеркала, – не вечны, хоть и боги. Боги умерли, а красота осталась, я тоже так хочу.

– Умереть?

– Остаться. – Глаза Адетт подозрительно блестят, сегодня она выпила чересчур много, оттого и разговор странный. Серж ненавидит подобные разговоры. И ее.

Пожалуй, ее он тоже ненавидит. За ложь, за притворство, за обман, в котором принимает участие, и за то, что мирится с этим обманом и своей ролью.

Куда ушла любовь?

Наверное, туда же, куда и красота.

Якут

После давешней пьянки дело свернуло на другую, совершенно непонятную Эгинееву колею, наглое прошлое ломилось из пыльного сундука и настойчиво требовало внимания. И чтобы не запутаться и не упустить чего-нибудь важного, Эгинеев завел специальный журнал, который Верочка презрительно окрестила «Дневником завистника». Пускай, что она понимает, может быть, этот самый журнал, куда Кэнчээри старательно вклеивал статьи «по теме», перемежая их собственными комментариями, со временем превратится в доказательство.

Правда, он пока понятия не имел, что и кому нужно доказывать, но тем не менее, шкурой чувствовал – пригодятся записи, время придет и пригодятся, в голове-то всего не удержишь.