Всякая монада в соединении с особым телом (бесконечным множеством других монад) образует “живую субстанцию”. Согласно Лейбницу, существует бесконечное множество ступеней монад, из которых одни более или менее господствуют над другими [11, т. 1, с. 405], но особенно он обсуждает иерархию монад, включающую “жизни, души, духи” (там же, с. 404). Низший разряд образуют “жизни”, или “энтелехии”, — в них есть известное совершенство и автаркия, которая “делает их источником их внутренних действий и, так сказать, бестелесными автоматами” (Монадология
§ 18). Монады, восприятия-перцепции которых более отчетливы и сопровождаются памятью, — суть души (там же, § 18). Души, которые, сверх того, обладают “апперцепцией-сознанием, или рефлективным познанием этого внутреннего состояния”, которое производится перцепцией [11, т. 1, с. 406], — принадлежит к разряду “разумных душ”, или духов. “Дух не только зеркало мира творений, но и образ Божества. Дух не только имеет восприятия дел Божиих, но и сам способен производить нечто им подобное, хотя и малых размерах” (там же, сс. 410-411).Только Бог есть первичное Единство, или “изначальная простая субстанция”, он выступает источником творения всех монад, основателем и гарантом “предустановленной гармонии”, только через посредство Бога монады могут иметь влияние друг на друга, причем — только идеальное
влияние (Монадология §§ 47, 51). “В Боге заключается могущество, которое есть источник всего, потом знание, которое содержит в себе все разнообразие идей[113], и, наконец, воля, которая производит изменения или создания сообразно началу наилучшего” (§ 48). Едва ли не главная заслуга Бога — в том, что он создал связь, приспособленность (accommodement) всех сотворенных вещей таким образом, что “любая простая субстанция имеет отношения, которыми выражаются все прочие субстанции.… И как один и тот же город, если смотреть на него с разных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, таким же точно образом вследствие бесконечного множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только перспективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады” (§ 57). Естественно, что конечные монады не могут адекватно отражать весь бесконечный универсум, но что-то представляют лучше, отчетливее, что-то — хуже, более смутно. А именно, “хотя каждая сотворенная монада представляет весь универсум, но отчетливее представляет она то тело, которое собственно с ней связано и энтелехию которого она составляет” и сообразно которому универсум в ней отражается (§ 62).Антропологическая параллель монады, даже если бы сам Лейбниц и не указывал на нее, столь очевидна, что перенести монадологическую конструкцию на личностный мир
индивидуума не представляет вроде бы особого труда. Например: личностный, или сингулярный мир есть интерсубъективный жизненный мир (Lebenswelt), “увиденный” данным человеком со своей особой точки зрения, своей позиции в этом общезначимом, универсумальном жизненном мире. Однако как быть с инстанцией Бога? Если мы не признаем ее существование, то личностный мир оказывается вопросом мироустроительной деятельности человека, а не само собой разумеющейся данностью. “Воля и представление” в конечном счете определяют, удастся ли человеку сформировать свой личностный мир, целостный и со своим собственным центром власти; ибо (как подчеркивает Визгин [9, c. 263]) мир — это не только вместилище, но и гармония. Впрочем, это не обязательно, т.к. человек, как известно, — “существо общественное” и вне зависимости от того, есть ли он просто индивид или достиг состояния личности, ему необходимо жить с другими людьми, образовывая и поддерживая тот самый интерсубъективный “жизненный мир” (его можно назвать “регулярным миром” — в отличие от сингулярного личностного мира), внимание к которому привлек Гуссерль.Но что такое в перспективе онтологемы множественности есть сам этот жизненный мир,
что здесь “жизнь”, “представление”, “стремление”, “тело” и прочие характеристики монады?Мир, культура и цивилизация (О.Шпенглер)