Читаем Философия освобождения полностью

Я также должен упомянуть Геродота, отца истории, поскольку история так же необходима для философии, как и естественные науки. Последние расширяют знания о динамических взаимосвязях мира, но могут лишь неопределенно указывать на конец развития, от которого все зависит. Обзор прошлой жизни человечества, с другой стороны, приводит к самым важным выводам; ведь история подтверждает то, что всегда остается субъективным опытом и поэтому всегда может быть подвергнуто сомнению (то есть судьбу, вытекающую из ясно осознаваемой индивидуальной судьбы). Истина о том, что все имеет определенную цель, вытекающую из четко осознаваемой индивидуальной судьбы, подтверждается судьбой человечества таким образом, что никто не может в этом сомневаться: великое приобретение.

17.

Поэтому если в области науки греческий гений смог породить только философию, естественные науки и историю, которые были отделены от религии и которые, как младенцы, должны были быть переданы на воспитание последующим поколениям, то в области искусства он достиг наивысшего.

Как природа страны была причиной того, что индивидуальность грека смогла развиться в свободную личность, так и природа развила чувство красоты, необходимое для искусства, и позволила ему быстро созреть до совершенства. Она формировала глаз: великолепие моря, сияние неба, явления прозрачного воздуха, форму берегов и островов, линии гор, богатую флору, светящуюся красоту человеческих фигур, грацию их движений; она формировала слух: благозвучие языка. Земля красоты в вещах была щедро усыпана славной землей. Куда бы ни смотрел глаз, он видел гармоничные движения. Какая магия заключалась в движении отдельных людей в борьбе и фехтовании, в движении масс в праздничных шествиях! Как сильно отличалась жизнь людей от жизни восточных народов. Здесь строгая торжественность и тревожная сдержанность, даже, если хотите, жесткость, порожденная зажатостью, строгий церемониал, глубокая серьезность – там умеренная несдержанность, любовь к жизни под рукой

милостей, простое достоинство, чередующееся с очаровательной жизнерадостностью.

Когда творческий инстинкт пробудился в душах бессмертных художников и поэтов; когда песни Гомера вдохновляли на смелые поступки, а драмы Софокла показывали силу судьбы и внутреннее существо человека духу, ставшему объективным; когда нежная ионийская музыка сопровождала пламенные гимны Пиндара; когда мраморные храмы сияли вдали и сами боги спускались в преображенных человеческих телах.

Когда мраморные храмы сияли вдалеке и сами боги спускались в преображенных человеческих телах, чтобы принять свою обитель среди восторженных людей, тогда только то, что жило в каждом, выходило наружу, тогда только то, что наполняло всех, сгущалось в отдельных людях. Как за одну ночь, распустились бутоны, и цветы формально-красивого раскрылись в нетленном великолепии и славе.

Отныне греки, а через них и все человечество, имели образный закон наряду с понятийным. В то время как первый вторгается в человека с цепями и мечом, бросает на землю и затыкает рот индивидуальности, которая дерзко восстает против принуждения, второй подходит с дружелюбным видом, ласкает дикого зверя в нас и, пользуясь нашим невыразимым комфортом, связывает нас нестираемыми венками из цветов. Оно накладывает на нас эстетическую мерку и тем самым заставляет нас испытывать отвращение к излишествам и грубости, к которым раньше мы относились равнодушно, а то и с восторгом.

Таким образом, искусство ослабляет волю прямо, но косвенно, как я показал в «Эстетике», пробуждая в человеке, после краткого опьянения чистой радостью, стремление к блаженному спокойствию и направляя его к науке для постоянного удовлетворения этого стремления. Это толкает его в сферу морали. Здесь он связывает себя через знание, без стеснения закона.

Более того, через драматическую поэзию она позволяет человеку заглянуть внутрь себя, на неумолимую судьбу, и просвещает его о несчастной сущности, которая действует и борется во всем сущем.

18.

Когда Александр Македонский подчинил себе Грецию, он появился на Востоке как победоносный завоеватель и перенес эллинскую культуру в империи с деспотическими конституциями: в Египет, Персию и Индию. Произошло великое слияние ориентализма и эллинизма; жесткие формулы, удушающий церемониал были прорваны, и в закрытые, мрачные страны хлынул чистый глоток свежего воздуха. С другой стороны, восточная мудрость хлынула в Запад более обильно, чем прежде, и оплодотворила духов.

Наряду с духовным процессом оплодотворения шел физический процесс слияния. И то, и другое соответствовало конкретным намерениям героя-юноши. Сам он женился на дочери персидского царя, и в Сузах 10 000 македонцев были женаты на персиянках.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука