Философия освобождения

Другой идет с трудом, постоянно тормозя, желая продвинуться вперед, но не имея возможности; этого несут вверх, как бы, ангельские сонмы, и поскольку он не может оторвать взгляд от светлых высот и полностью теряет себя в созерцании, он достиг своей цели, но не знает как. Сначала это казалось так далеко, а теперь уже достигнуто!

Таким образом, оба хотят одного и того же, и оба достигают желаемого; разница между ними заключается только в способе их движения. Отрицание воли к жизни – более быстрое движение, чем утверждение. Это такое же отношение, как между цивилизацией и состоянием природы, которое мы описали в политике. В цивилизации человечество движется быстрее, чем в состоянии природы: однако в обеих формах у него одна и та же цель.

Можно также сказать: ключ меняется с мажорного на минорный, а темп течения жизни – с adagio и andante на vivace и prestissimo.

Тот, кто отрицает жизнь, лишь отвергает средства того, кто ее утверждает; и это потому, что он нашел лучшее средство, чем это, для достижения общей цели.

И здесь же приводится позиция мудрого человека по отношению к своим ближним. Он не будет ругать их, не будет надменно улыбаться им, полагая, что лучше знает их. Он видит, как они борются с инструментом, на который у них уйдут недели. Затем он предлагает им другую, которая требует немного больше усилий, но приводит к цели через несколько минут. Если они упрямятся, он должен попытаться убедить их. Если они не преуспеют, он должен отпустить их. По крайней мере, теперь они знают правду, и она продолжает тихо работать в них, потому что Magna est vis veritatis et praevalebit! (Велика истина и восторжествует она!)

Придет время, когда чешуя спадет с их глаз.

Точно так же он не будет закатывать глаза при виде веселящихся людей, выпускающих пар в великом ликовании. Он подумает: Pauvre humanité! но потом: Always close! Танцуйте, прыгайте, раскрепощайтесь и отпускайте себя! Придет усталость и похмелье, а затем придет конец и для вас.

Он такой же яркий, как свет солнца. Оптимизм должен быть противоположностью пессимизма? Как бедно и неправильно! Предполагается, что вся жизнь Вселенной до появления мудрого созерцательного разума была бессмысленной игрой, метанием и ворочанием больного лихорадкой человека? Как здорово! Может ли мозг весом в 5—6 килограммов судить о ходе

развития мира за невыразимо долгий период времени и отвергать его? Это было бы чистым безумием!

Кто такой оптимист? Оптимист – это обязательно тот, чья воля еще не созрела для смерти. Его мысли и максимы (его мировоззрение) – это цветки его стремления и жажды жизни. Если лучшее знание дается ему извне, но оно не укореняется в его духе, или если оно все же овладевает им, но отсюда оно всегда лишь бросает в сердце так называемые холодные вспышки, потому что он затвердел и стал твердым – что же ему делать? Придет и его час, ибо у всех людей есть одна единственная цель, есть все в природе.

А кто такой пессимист? Должен ли он им быть? Тот, кто созрел для смерти. Он может любить жизнь так же мало, как и отворачиваться от нее. Он, если не понимает, что будет жить в своих детях, и тогда деторождение потеряет свой жестокий характер, отпрянет, как Гумбольдт, в ужасе от покупки нескольких минут сладострастия муками, которые чужому существу, возможно, придется терпеть 80 лет, и будет справедливо считать деторождение преступлением.

Итак, опустите оружие и больше не ссорьтесь, ибо ваша ссора вызвана недоразумением: вы оба хотите одного и того же.

22.

Затем мы должны рассмотреть позицию имманентной философии по отношению к самоубийце и преступнику.

Как легко камень падает из рук на могилу самоубийцы, как трудно, с другой стороны, было бороться бедняге, который так хорошо себя уложил. Сначала он бросил страшный взгляд на Смерть издалека и в ужасе отвернулся; затем он с трепетом окружил его широкими кругами, но с каждым днем они становились все теснее и теснее, и наконец он обвил шею Смерти своими усталыми руками и заглянул в его глаза: и там был мир, сладкий мир.

Кто не может больше нести бремя жизни, пусть сбросит его с себя. Кто не может больше терпеть в карнавальном зале мира, или, как говорит Жан Поль, в зале великих слуг мира, пусть выйдет из «всегда открытой» двери в тихую ночь.

Правда, имманентная философия со своей этикой тоже обращается к тем, кто устал от жизни, и пытается вернуть их назад дружескими словами убеждения, приглашая их зажечь себя в ходе мира и помочь ускорить его чистой деятельностью для других – но если и этот мотив не срабатывает, если он недостаточен для данного персонажа, тогда она тихо уходит и склоняется перед ходом мира, который нуждается в смерти данного конкретного человека.

Ибо если убрать из мира самое незначительное существо, то ход мира будет иным, чем если бы оно осталось.

Имманентная философия не должна осуждать, она не может. Она не призывает к самоубийству; но, служа только истине, она должна уничтожать контрмотивы ужасного насилия. Ибо что говорит поэт?