Эта неоткрытая земля, чьи веримые тайны вновь открыли руку многим, кто уже крепко схватился за кинжал, – эта земля с ее ужасами должна была полностью разрушить имманентную философию. Когда-то это было трансцендентное царство – теперь его нет. Уставший от жизни человек, который задает себе вопрос: Быть или не быть? должен черпать причины за и против не только из этого мира (но и из всего мира: он должен также принимать во внимание своих омраченных братьев, которым он может помочь, не делая для них обувь и
не сажая для них капусту, но помогая им обрести лучшее положение) – за пределами мира нет ни места покоя, ни места мучений, но только небытие. Тот, кто входит в него, не имеет ни покоя, ни движения, он неподвижен, как во сне, только с той большой разницей, что даже то, что неподвижно во сне, больше не существует. Воля полностью уничтожена.
Это может стать новым контрмотивом и новым мотивом: эта истина может заставить одного вернуться к утверждению воли, а другого властно увлечь к смерти. Но истину никогда нельзя отрицать. И если с тех пор идея индивидуального продолжения после смерти, в аду или в царстве небесном, удерживает многих от смерти, тогда как имманентная философия, напротив, приведет многих к смерти, – так пусть отныне будет так, как должно быть прежде, ибо всякий мотив, входящий в мир, появляется и действует с необходимостью.
23.
В государстве преступник объявлен вне закона, и это справедливо; ведь государство – это форма, которая неизбежно вошла в жизнь человечества, в которой великий закон ослабления силы проявляется как закон страдания, и в которой только человек может быть быстро искуплен. Движение Вселенной освящает его и его фундаментальные законы. Она принуждает людей к правовым действиям, и тот, кто нарушает основные законы, возводит между собой и своими согражданами барьеры, которые остаются до самой смерти. «Он украл», «он убил»: это невидимые цепи, в которые закован преступник.
Но в государстве есть свободная, прекрасная позиция, где верные руки обнимают преступника, а верные руки накладывают клеймо на его чело и покрывают его: это позиция чистой религии.
Когда Христос должен был осудить прелюбодейку, Он попросил обвинителей побить ее камнями, если они считают себя чистыми, а когда Он висел на кресте между двумя убийцами, Он обещал одному из них Царство Небесное, место, где, согласно Его обещанию, должны обитать только добрые.
Имманентная философия сохраняет эту точку зрения в метафизике.
Если отбросить преступников по необходимости и рассматривать только тех, кто, побуждаемый своим демоном, нарушил закон, несмотря на все контрмотивы, то следует признать, что они действовали с той же необходимостью.
они действовали с той же необходимостью, с которой добрая воля совершает дела справедливости и человеколюбия.
Преступник, как и святой, лишь помогает формировать необходимый ход мира, который сам по себе не является нравственным. Оба служат целому. Это первое, что требует помилования.
Тогда преступник, благодаря силе своей воли, порочности своего желания, не только лишается мира, который выше всякого разума, но и подвергается мучениям, превосходящим адские муки или последствия законного клеймения. «Наказание дурака – его глупость».
И имманентный философ должен оттолкнуть от себя дикое, несчастное сердце? Как он должен был бы презирать себя, если бы сделал это! Он прижимает ее к своей груди и говорит ей только слова утешения и любви.
24.
Мы обращаемся к судьбе.
Это, как мы знаем, движение всего мира, который непрерывно порождает себя из непрерывной эффективности всех индивидов вселенной. Это сила, против которой не могут восстать отдельные люди, потому что она содержит в себе эффективность каждого конкретного человека в дополнение к эффективности всех остальных людей. Вот как судьба предстает перед нами с высшей точки зрения. Это всеобщая, универсальная судьба.