Философия поэзии, поэзия философии

А в нынешнюю пору мы свидетельствуем отчуждение ноосферной идеи вследствие развития технологий электронной коммуникации. «Интернет-революция» подсказала не только возросший объем интеллектуальности и человеческих связей, но и возрастание сил вульгаризации, ожесточения и манипулирования людьми. Так что «ноосферная» реальность – не только реальность развития разумных и благих сил в человеке, обществе и культуре, но и фактор их вящего усложнения и проблематизации. И фактор возросшей ответственности мысли и духа перед самими собой и всей Вселенной.

Впрочем, всё это укладывается в исповедуемую Михаилом Александровичем идею о том, что возрастание наших познаний знаменует собой и расширение горизонтов незнания и, следовательно, возрастание наших вопросов к жизни, к Науке, к самим себе. И, стало быть, усложнение неотступной проблематики нашей свободы.

«Сопрягать надо…»

Вспомним часто повторяющиеся в трудах Розова слова: Наука – «система с рефлексией». Недостаток рефлексии (а с нею и ответственности) в истолкованиях всегда пересматривающих друг друга результатов научной деятельности может приводить к двум крайностям: к крайностям ученого самодовольства (вопреки обоснованному еще Николаем Кузанским принципу «ученого незнания» – docta ignorantia) и крайности гиперкритицизма. И обеим этим крайностям свойственно сходиться и «закрывать» собственно научные, исторические и мipовоззренческие проблемы [Кузнецова 2012, 434–437][679]: Сократа не было, Платона не было, Иисуса не было, реакционных аспектов отечественной политики тоже не было; опыт любви и веры – лишь преобразованное либидо; психоанализ, генетика и кибернетика – «буржуазные лженауки». Даже целая обязательная в прошлом у нас дисциплина – «научный атеизм» – строилась на догматической вере в отсутствие самосознающего и сквозного смысла Вселенной[680]…

Судя по трудам Розова, альтернативою этим обеим, равно губительным для Науки и для культуры крайностям исторически выступала и поныне выступает напряженная работа человеческой рефлексии.

Я бы предложил в этой связи собственное, но во многом подсказанное трудами Владимира Соловьева и Макса Шелера понятие, которое обозначил бы как принцип соотнесения.

Говоря о рефлексии / соотнесении, М. А. Розов замечает, что этот вопрос был поставлен в мipoвой мысли еще со времен зеноновых апорий (движется ли стрела или покоится в последовательно и мгновенно чередующихся точках[681]): дело не только в несходстве мipa внешних вещей и мipa мысли, но и во внутренней конфликтности нашего собственного мыслительного опыта [Розов 2012, 361–366]. И отсюда – подчеркивает философ – столь важнее непрерывная, сквозь пласты истории проходящая, работа мысли над пониманием природы языка и знака. Той природы, которой в значительной мере обусловливается происходящая сквозь тысячелетия и века работа человеческой мысли, а с нею и через нее – во всей исторической сложности «волновых» моментов ее непрерывности и дискретности – работа человеческой культуры [Розов 2012,397–398].

Да простит мне читатель такое поэтическое уподобление: принцип соотнесения есть воистину душа (или соль) и мысли, и Науки, и культуры.

Существуют сотни и сотни определений культуры. Не желая вводить очередное (скажем, девятьсот девяносто девятое) определение, я позволил бы себе ограничиться лишь следующей ремаркой: можно ли понять всё многообразие культурной активности человеческого рода как вольное или невольное, осознанное или неосознанное соотнесение мысли и Бытия, мысли и человеческого жизненного процесса? – Во всяком случае, этот риторический вопрос несет в себе и момент утверждения принципиальной нерасторжимости действующего исподволь в каждом из нас рефлексивного мышления и культуры.

Более того: возможно, этот риторический вопрос окажется дополнительным указанием на ценность науковедческих исследований в деле познания человека и его культурного опыта. И в этом плане особенно значимым представляется мне обращение Михаила Александровича к выдвинутой в 1967 г. великим философом науки К. Р. Поппером концепции «трех мipoв» нашего научного познания:

– первый мip – это мip физических объектов и состояний,

– второй мip – мip состояний нашей ментальности и сознания,

– третий мip – мip объективно творимых человеком мысли и культуры [Розов 2012, 327]. Если угодно, это как раз мip творческого соотнесения нашего внутреннего опыта с данными нам предпосылками (природными, интеллектуальными, общественными, эстетическими…) предпосылками нашего познания.