Мусульманская реформация не стремилась обосновать светскость ислама по европейскому образцу, поскольку не видела в этом необходимости. Не старалась она и исламизировать науку с её достижениями, так как не видела в этом смысла. Она заново открывала то, что присуще её истинному культурному бытию, то, каким должно быть отношение ислама к науке и её месту в интегрированном культурном целом. Значит, её главным призывом был призыв к культурной светскости как самобытности и, следовательно, как способу построения нового единства культурного целого, или нового видения реформаторского проекта применительно к самобытности его составных частей и её собственного потенциала. Самобытность есть культурное целое, которое означает собственное творчество. Поэтому приятие аль-Афгани европейского социализма было сопряжено с его культурной критикой. Приветствуя содержащиеся в нём идеи справедливости, равенства и свободы, аль-Афгани пытается обосновать эти ценности, используя мерила исламской истории, переосознать их и воплотить в ценностях исламского культурно-политического самосознании. Выступление европейского социализма против религии, в случае его приложения к исламу, означало лишение ислама его нравственной и духовной истории. Такое сущностное лишение исторического существования означает не что иное, как помещение мусульманских наций в вакуум, между тем как задача состоит в заполнении этого вакуума путем возрождения их исторического бытия. Кроме того, преобладание мстительного духа является источником радикализма и утраты разумной умеренности. Истинный социализм мусульманского мира – это исламский социализм. Такой критический подход с его предпосылками и целями означает не что иное, как попытку совместить самобытность с рациональной умеренностью. А следовательно – доказать, что укоренение самобытности представляет собой также упрочение иммунитета против политического радикализма в его различных видах, поскольку оно опровергает одновременно и психологию слепого подражательства, и увлеченность неразумным участием в культурных экспериментах с неизвестным результатом. Аль-Афгани глубоко осознавал эту задачу, когда ставил её в рамках проекта «надежной опоры». Нет необходимости, говорит он, искать силы в собирании посредников и следовать по путям, которыми прошли некоторые западные государства. Не спасется житель Востока, если в начале пути он окажется на позиции, к которой европейцы пришли в его конце. Он и не должен добиваться этого. Доказано, что те, кто в прошлом добивались этого, лишь отягощали свою душу, возлагая на себя непосильную ношу. Проект самобытности аль-Афгани вырабатывает, основываясь на свободном собственном видении, как проект самосознания.
Мухаммед Абдо сводит этот проект к контексту исламского просвещения. В целом его воззрения близки к взглядам аль-Афгани. Он тоже отталкивается от того, что культурное подражательство не доведет до добра, поскольку между подражателем и подражаемым имеются коренные различия, ставящие первого в более низкое и зависимое положение. Подражатель, пишет Абдо, видит лишь внешние проявления того, чему он подражает. Он не понимает, в чем секрет этого, на чём оно основано. Он действует бессистемно, игнорирует те правила, при помощи которых создавалось то, чему он пытается подражать. Таким образом, Мухаммед Абдо рассматривает систему и правила деятельности в качестве коренных предпосылок возрождения. По эффективности он сопоставляет их с компонентами самобытности. В конечном счёте, копирование, даже если заимствуются только положительные стороны, ведет к смешению того, что не должно смешиваться, пишет он.