Имманентность свободного творчества – имманентность самобытности в её вечном поиске, то есть её подлинная преемственность, опирающаяся на собственные основы. Тем более что эти основы создают одновременно смысл иммунитета и иммунитет смысла, самобытность корней и корни самобытности. Именно так следует понимать идейный «радикализм» первоначальных воззрений аль-Афгани и его отношения к дахритам, в концепциях которых он усматривал призыв к новому рабству, поскольку они способствовали разложению нравственного единства общества и его культурных скреп. Для подкрепления своей позиции аль-
Афгани приводит соответствующие свидетельства и примеры из истории разных народов и цивилизаций – греческой, персидской и римской. Подъём древнегреческой цивилизации он считал результатом опоры на прочные принципы добродетели, а её упадок – следствием упадка этих добродетелей в результате распространения циничных нравов. То же самое относится к Персии: она была сильна и неприступна благодаря преобладанию добродетели, а пала из-за распространения «моральной вседозволенности». Если циничные нравы и «вседозволенность» как исторический синоним дахризма в представлении аль-Афгани совпадают с эпикурейством и маздакизмом, то в мире ислама им соответствуют батиниты и те, кого он называет «хранителями божественных тайн эпохи правления Фатимидов»[163]
.Несмотря на не вполне корректные отзывы об упомянутых школах и сектах, они свидетельствуют о понимании аль-Афгани значения рационального и морального, о его независимой критической ориентации в изображении облика современной исламской самобытности как новой возможности достижения реального возрождения, её значимости для углубления идеи таких необходимых приоритетов силы, как единство добродетельных нравов, и выстраивания такого единства при опоре на собственные основы. Данная идея у аль-Афгани совпадает с идеей высокой добродетели, способствующей единству уммы и достижению её фундаментальных целей. В связи с этим величие Греции, Персии и Халифата он неразрывно связывает с добродетелями, а их падение – с разложением нравов. Таким образом, смысл иммунитета совпадает с добродетельными основами, а иммунитет смысла – с основами культурной самобытности.
Аль-Афгани хочет пробудить культурное самосознание, активизировать дух переживания, необходимого для творчества как единственного способа восстановить живое существование нации. Величайшая задача, считает аль-Афгани, заключается не в том, чтобы выдвинуть лозунги цивилизованности и секуляризма, а в самосозидании. Поэтому он, например, даёт высокую оценку литературному мужеству Шибли Шмайеля[164]
, распространявшего ценности науки и светскости, и одновременно критикует его за то, что он называет слепым подражательством Западу[165]. В том, что Шибли Шмайель распространяет воззрения Дарвина относительно происхождения видов, аль-Афгани усматривает подвиг с точки зрения науки и поиска истины (хотя он не согласен с идеей Дарвина о происхождении человека, но защищает его как выдающегося ученого), считая Шмайеля смелым человеком, готовым выдерживать обвинения в безбожии. Такие обвинения аль-Афгани считает следствием невежества и отсутствия научных знаний. В то же время в Шибли Шмайеле он ви-дит человека, который, «несмотря на свое литературное мужество и философское постоянство, не избавился от слепого копирования ученых Запада». В связи с этим аль-Афгани призывает к гармоничному единению реформы и самобытности, исходя из того, что реформация является необходимой предпосылкой самобытности, а самобытность – непременным условиям цивилизованной реформы. Эти два понятия прочно скрепляются между собой в идейной и политической плоскостях. Аль-Афгани пишет: «Если наше возрождение, наше приближение к современной цивилизованности не будут основываться на нормах религии и Корана, то не будет нам от них никакого добра. Только таким путем мы сможет избавиться от унизительного упадка и отсталости. То, что сегодня кажется нам благим явлением (обретение цивилизованности), на самом деле представляет собой обращение вспять и дальнейший упадок, ибо в своём стремлении к цивилизации мы подражаем европейским нациям»[166]
. Аль-Афгани не столько выступает против светскости и цивилизации (модернизации), в том числе против того, что может напоминать европейский образ жизни, сколько критикует подражательное отношение к ним. В копировании ему видится «самый деликатный, самый приятный» способ распространения рабства. Подражание ведет к подчинению, а следовательно – к удалению от источников собственной силы. В связи с этим аль-Афгани, призывая вернуться к нормам исламской религии и установлениям Корана, призывает не столько обратиться к наследию предков, сколько обосновать новое возрождение. Он зовёт к тому, чтобы подвести необходимый фундамент под обновление и приобщение к прогрессу и избавиться от порочного круга постоянного регресса и упадка вследствие слепого подражательства.