Философия современной мусульманской реформации

Те же самые трудности, которые присущи постижению культурного целого наций, сопровождали и становление политического самосознания как общественно-политического и исторического процесса, имеющего начало и конец, а следовательно – определенные границы. Мы говорили о том, что аль-Афгани и Мухаммед Абдо заложили первые камни в фундамент политического самосознания, у которого есть своя история, включая период, когда культурная история были отделена от единого арабского государства. Но политическое самосознание не имеет существенной ценности вне пределов государства с его культурой. Лишь в этом единстве различные элементы и модели борьбы, связанной с идеей политических альтернатив, могут организоваться в системы и институты, способные к устойчивому функционированию, то есть интегрироваться в границах своего специфического опыта. Данный процесс предполагает осознание цели и смысла действия. В связи с этим мусульманской реформации в её первоначальных актах была трудно постичь пределы своего политического рационализма. Она была в состоянии нащупать границы культурного рационализма благодаря непрерывному обращению к сохранившемуся цивилизационному, книжному и схоластическому наследию; но ей было трудно согласовать свой культурный рационализм с потребностями рационализма политического – в связи с тем, что основы последнего, его предпосылки, его цивилизационная история к тому времени практически сошли на нет.

Такое противоречие на этапах первоначального осознания крупных исторических перемен переворачивает приоритеты политики и культуры в подходах и проектах, ставя одно на место другого. Прекращение существования государства (арабского) и его политической истории придало остаткам мусульманской цивилизации (сохранившимся в огромном количестве теорий и понятий) способность к действию, мобильность, наполнило их новым смыслом. Следовательно, они обрели способность к пробуждению духа борьбы, ищущего реального выхода из сложившегося положения. Однако этот напористый дух не давал возможности осознать, что речь идет об отдельных частях, которые необходимо интегрировать в рамках проектов реальной политики. Это нашло свое отражение в количестве и качестве скрытых сопоставлений сознания между доктринами прошлого и потребностями настоящего, между достоверным знанием прошлого и перспективами будущего, между известным и неизвестным, кроющимися в джихадистской и рациональной устремленности мусульманской реформаторской мысли.

Мусульманская реформация с самого начала взирала на себя сквозь призму критериев рационализма и практических целей. Вследствие этого реформаторская идея сдерживалась задачей нового осознания проблем истории и современности, что обязывало её всматриваться в горизонты, раскинувшиеся за пределами практических целей, через критерии рационального понимания культурной самобытности. Между этими жерновами смалывались практические подходы, осознавалось собственное бессилие. Деятели реформации ощущали тяжесть упадка, слабость культурного духа, осознавали неподвижность рационального наследия и необузданность наследия традиционного, всего того, что затрудняло согласование джихадистского духа с рационализмом. Это могло привести как к концентрации чувств реальной политики, (что предполагало следование по неизведанным путям), так и к наполнению привлечённой культуры чисто рационалистическим духом (для чего потребовалось бы вынести множество умственных тягот и трудов).